Борода инвалида вздыбилась, что, очевидно, означало крайнюю
степень сосредоточенности. Леля почти физически ощущал, как под его черепной
коробкой бьются насмерть совершенно разные чувства — довериться мелкой
сошке-следователю сейчас же или оттянуть это на неопределенное время. Да и
призрак «подруги Дарьи», которому Базилевич так легкомысленно открыл двери
своей квартиры на первом этаже, может легко превратиться в реальную угрозу.
Наконец здоровое чувство самосохранения, так несвойственное обезноженным людям,
восторжествовало.
— Ну, хорошо. Я передам вам то, что оставила мне Дарья.
Но вы должны написать мне расписку. И проследить за тем, чтобы это попало в
нужные руки и на самом высоком уровне.
Леля клятвенно заверил бородатого Антона Антоновича в том,
что «это» попадет в самые нужные руки, начиная от Международного суда в Гааге и
заканчивая Организацией Объединенных Наций.
Базилевич отодвинул один из ящиков стола, несколько
мгновений покопался там и вытащил на свет божий самый обыкновенный, еще
доперестроечных времен конверт с бобром, который строил речную плотину. Надпись
под этим примечательным представителем фауны вещала: «С Днем строителя!»
Конверт исчез в кожаной папке Лели, а сам он потратил еще
десять минут на надлежащее составление расписки. Больше всего Леля боялся, что
вздорный Базилевич потребует печать, которой у Лели не было. И не одну.
Но все обошлось. И говорить больше было не о чем. Откланявшись
и дежурно заверив Базилевича в том, что конверт с письмом будет передан в
надлежащее ведомство, Леля выскочил из квартиры. Папка с лежащим в нем
жизнерадостным бобром, казалось, излучала радиацию и жгла Леле руки. Покинув
подъезд и воровато оглянувшись на окна Базилевича, Леля тотчас же забежал в
соседнее парадное с видом человека, готового справить малую нужду.
Он поднялся на площадку между первым и вторым этажом и,
сгорая от нетерпения, разорвал конверт. Это был отпечатанный на принтере лист
бумаги.
Но текст!..
Текст выбил его из колеи. Он перечитывал несколько строк
снова и снова, стараясь уловить смысл написанного.
Письмо гласило:
«Я не собираюсь ни умирать, ни кончать с собой. Ни
разгоняться на любой трассе больше восьмидесяти километров. Я очень аккуратна и
всегда проверяю тормозную систему. Но если со мной что-нибудь случится, вам
стоит обратить внимание на управляющего коммерческим банком „Ирбис“ Германа
Юлиановича Радзивилла. Дарья Литвинова. 31 января сего года».
В бессильной ярости Леля ударил кулаком по железному массиву
разбитых почтовых ящиков. Вот и все.
Круг замкнулся. Оба они мертвы, и оба обвиняют друг друга. И
неизвестно, чью сторону принять. У Радзивилла, как умершего раньше, безусловно,
остается право первой ночи. Но и Дарья Литвинова не лыком шита. Передозировка —
тоже вещь обманчивая.
Оба покойника сидели теперь друг против друга в вольере,
окруженном частоколом вещественных доказательств и неопровержимых улик. И оба
они подмигивали старшему следователю Леониду Петровичу Леле: «И чью же сторону
ты примешь, уважаемый Леонид Петрович? Пора определяться».
Ну ничего.
Ничего-ничего.
У Леонида Петровича оставалась в запасе еще одна карта —
двойка треф, которая при хорошем раскладе могла обернуться джокером: визитная
карточка, найденная в заднем кармане джинсов Литвиновой.
"Маркелов Денис Евгеньевич. Студия компьютерной графики
«Автопилот».
13 февраля — 14 февраля
Наталья
Со всеми предосторожностями Тума была переправлена к
великодушной Нинон. Операция проходила под покровом ночи и была тщательно
спланирована. Нинон приехала за доберманихой на машине Владика и добрых десять
минут ждала, пока Наталья вместе с собакой спустятся по лестнице. На Туму была
накинута импровизированная попонка из старой фланелевой рубахи Воронова — в
целях маскировки. Воронов бился за фланельку до конца. Он уверял, что в нее еще
можно заворачивать грелку и что он любит заворачивать грелку именно в эту
ветошь. Но постепенно зануда-писатель стал сдавать позиции: в ход пошли лукавые
тезисы о том, что рубаху можно аккуратно разрезать и пустить на тряпки для
протирания:
1. Рабочих поверхностей «Ундервуда»;
2. Его клавиатуры;
3. Листьев хаворции, стоящей на подоконнике в кухне;
4. Стола на кухне.
К исходу второго часа сопротивление писателя было сломлено,
и он наконец-то расстался с тряпкой. И даже согласился возглавить операцию
прикрытия. На улицу они вышли незамеченными, Тума была водружена на заднее
сиденье. И только тут Наталья вспомнила, что оставила у Воронова сумочку с
ключами от своей комнаты на Петроградке. Она выскочила из машины и помахала
Нинон рукой:
— Уезжайте!
— А ты? — Нинон все еще не захлопывала дверцу.
— Уезжайте, вам нельзя здесь долго оставаться. Я сама
доберусь…
Машина, мигнув фарами, быстро отъехала, а Наталья вернулась
в подъезд. Она поднялась на лифте до шестого этажа и несколько минут постояла
перед опечатанной квартирой Литвиновой. Точно так же перед ней, должно быть,
стоял и Денис.
Денис!
Она забрала из квартиры все, что могло напоминать о
компьютерщике, — фотографию со стола, кассету из автоответчика. Она забыла
лишь об одном — его визитка, которую он сам дал ей и которая осталась в заднем
кармане джинсов Литвиновой. Наверняка они нашли ее и наверняка приобщили к
делу… Нужно же быть такой дурой!..
В самом паршивом расположении духа Наталья спустилась к
Воронову и позвонила в дверь.
Он открыл почти сразу же.
— Вы? Я даже соскучиться не успел.
— Простите меня, ради бога. Я забыла сумку… Я все время
что-то забываю… Плохой бы из меня разведчик получился.
— Отвратительный.
— Я сейчас уйду. Спасибо вам большое. Вы меня просто
спасли.
— Да уж!
— Владимир Владимирович, — Наталья понизила голос
до шепота, — вы будете держать меня в курсе?
Воронов поскреб щеку и дернул подбородком. И только потом,
набрав в легкие побольше воздуха, выдохнул:
— Слушайте, куда вы поедете?
— К себе, на Петроградку.
— Уже ночь.
— Ничего, возьму машину.
— А я вас проводить не смогу. У меня и так миндалины
увеличены до безобразия, и подозрение на паракоклюш…
— На что?
— На паракоклюш. А паракоклюш никакого иммунитета к
самому коклюшу не дает.
— Вообще-то я всегда думала, что коклюш — это детская
болезнь.
— Я тоже так думал. Но дело не в этом. Завтра я должен
встретиться с племянницей следователя. Пообедать. Это важно. У меня к этому
следователю шкурный интерес… Вы бы не могли сегодня остаться? Помочь мне
подготовиться. Никогда не общался с шестнадцатилетними девочками.
