Зайцеву везло: четверо, находившихся в комнате, стояли спиной к нему и сквозь просветы в шторах вели наблюдение за двориком и воротами.
Соседний диван стоял углом и за ним было очень уютное пространство. Лев вполз в гостиную т юркнул в пыльный закуток.
Теперь из своего укрытия он мог с определенным риском снимать происходящее и совсем без риска слушать.
Разговор был странный, не очень для Зайцева понятный. В другое время он быстро бы блокировал соображалку, переключив все силы только на две цели: получить сенсационные кадры и выжить.
Тема разговора повторилась несколько раз. Двое похитителей с интонациями торговцев зеленью с Центрального рынка беспокоились порядком оплаты их труда. Успокаивал их Шишов: «Потерпите еще десять минут… Десять минут и вы свое получите…»
У Зайцева затекли конечности. Он не понимал, что ждут похитители, почему не считают деньги, не отпускают заложников, где еще двое бандитов. И вообще – когда начнется штурм?
В какой-то момент все засуетились… Шишов поставил похитителей в центре комнаты, отошел на несколько шагов и вдруг в его руке появился пистолет… Шансов у бандитов не было – четыре выстрела и по две дырки в груди у каждого…
Самсонов рванулся к буфету, вытащил еще два пистолета и начал стрелять с двух рук по стенам.
Все это Лев видел через глазок видеокамеры. Он поднялся, во весь рост и снимал, снимал, снимал… «Эти кадры обойдут весь мир! Заложники освобождают себя сами… Журналист Зайцев проникает…»
Самсонов развернулся в угол, намереваясь и туда послать пару пуль… Вид дикой фигуры в оборванном камуфляже заставил его выкрикнуть пару междометий, после чего он задал осмысленный вопрос:
– Ты кто?
– Журналист… Теле…телевизионщик.
– Как ты здесь?
– Прополз.
– Один?
– Один… Вы не представляете, какие кадры получились. Мировая сенсация… Скажите пару слов, господин Самсонов.
Зайцев вскинул камеру и замер. В глазок объектива он видел, что на него направлен пистолет. Он увеличил картину: вот палец на спусковом крючке, вот ствол с черной маленькой дырой, из которой вдруг вырывается пламя…
Репортер взмахнул рукой, пытаясь прикрыть грудь. Камера отлетела к камину, раскрылась и из нее вылетела маленькая кассета… Боль была острой, но недолгой! Через мгновение она прошли вместе со всем остальным… Последний взмах руки потянул его вперед и Зайцев мягко повис на спинке дивана.
Оставшиеся в живых, чувствуя незапланированную потерю времени действовали максимально быстро.
Первым делом Самсонов подбежал к камере, взял вывалившуюся кассету и аккуратно поместил ее в камин между пылающих березовых поленьев. Черненькая коробочка с надписью «Сони» сразу вспучилась, лопнула и поплыла. Потом он протер один из пистолетов и вложил в руку «бандита». Шершавой рукояткой другого пистолета попытался ударить себя в лоб. Замах был крутой, но на последнем сантиметре инстинкт самосохранения затормозил руку. Правда, на покрасневшей коже появилась легкая ссадина и этого было вполне достаточно.
Теперь предстояло самое сложное. Самсонов подошел к Шишову и с расстояния в метр стал целиться ему в левую руку чуть пониже плеча:
– Шишок, оттяни кожу что ли… Вот так. Ну, держись!
Выстрел. Пуля, прошив хилый депутатский бицепс, в щепки разнесла угол довоенного карельско-березового шкафа.
От вида собственной крови у Шишова закружилась голова. Ватными ногами он сделал три шага и прилег на пол рядом с диваном, на спинке которого висел репортер-неудачник.
Самсонов протер пистолет, сделавший последний выстрел и вложил его в руку второму «бандиту». Осмотрев поле битвы он сам рухнул в центре комнаты.
Последние указания Титан давал из положения «лежа».
– Шишок, ты живой?
– Живой… Но надолго меня не хватит. Кровь теряю.
– Держитесь, Адрей… Кстати, Андос по-гречески мужик, самец. Вот и будь им.
– Постараюсь.
– Слушай, Шишок, новую вводную… Дело было так: вдруг появляется этот драный репортер, ты бросаешься, закрываешь его своим телом и одновременно стреляешь из данного тебе Лабодой пистолета… Остальное, как и договаривались…
Самсонов успел секунда в секунду. На последней фразе инструктажа послышался треск разбиваемой двери, звон стекла во всех окнах и залихватские визги спецназовцев, которым они подбадривали себя и пугали бандитов. Впрочем, тем уже было не страшно.
К воротам они вышли, поддерживая друг друга. Встречавший их Лабода указал на камеру, за которой суетился взволнованный оператор. Он все еще искал глазами Зайцева, но упустить кадр было нельзя. Выскочив вперед оператор сунул Самсонову микрофон, вернулся за камеру и махнул рукой.
– Я благодарю всех, кто учавствовал в моем спасении… Надо бы радоваться, но только что на моих глазах погиб человек. Хороший человек…
Микрофон перехватил окровавленный Шишов:
– Уваровцы, друзья мои! От бандитской пули погиб наш друг, тележурналист Лев Зайцев… Я сделал все, что мог, но мне не удалось его спасти… Смерть вырвала из наших рядов…
Шишов закачался. Голос его задрожал, а по щекам потекли слезы. Плакал он натурально – рука действительно болела. И вообще – себя раненого было очень жалко.
Врач и санитар подхватили кандидата в губернаторы, положили на носилки и собирались тащить, но он остановил их, слушая речь Самсонова:
– Друзья, это был поступок героя… Репортер появился вдруг, из-за дивана. Бандиты начали стрелять и тогда ваш депутат бросился своей грудью прикрывать журналиста. Уже в полете он достал пистолет и застрелил двух моих похитителей.
Оператор из-за камеры выкрикнул вопрос:
– Кто были эти люди?
– Их было четверо. Я точно знаю, что они из одной южной республики. Из горячей точки.
– Вы намекаете на чеченский след?
– Оставили это… Так вот, Шишов собой прикрывал журналиста и получил две пули. Одна отскочила от бронежилета, а вторая раздробила левую руку… Это героизм. Я потребую наградить депутата Шишова орденом…
Сам герой лежал на носилках и блаженно улыбался. «Пока все складывается. Даже Зайцев удачно влез. В масть лег… Только зачем так откровенно дурить народ? Нет же у меня бронежилета…»
* * *
Двое в ластах лежали на прибрежной траве. Вокруг них суетилась толпа с лопатами и вилами. Толпа из семи человек.
Больше всех суетился хромой Валера. Он сразу признал Савенкова за старшего и обращался только к нему:
– Я не сильно их приложил, Михалыч? Я ведь аккуратненько. Я их плоскостью лопаты, не ребром…
– Все нормально, Валера. Живы они. Вырубились просто. Очухаются.
