Все ждали, когда с рейда снимутся корабли и будет объявлена эта самая эвакуация.
Эвакуация!
Это слово висело над городом. Его произносили шепотом с благоговейным трепетом. Это выглядело очень достойно… Эвакуация, а не бегство же, в самом деле.
Этого момента ждали с еще большим волнением, чем когда-то ждали Рождество… Рождество было всегда и приходило в точно назначенный Богом и календарем срок. Его можно было даже пропустить, проспать.
Но нельзя было пропустить ее – Эвакуацию… Интуиция правильно вела этих людей.
Лучше гонять такси по заморскому Парижу, чем валить лес на родной Колыме.
Кирилл Васильевич Логиновский наблюдал за всем происходящим в городе не то чтобы спокойно, но без особого душевного волнения.
За последние три года он видел столько, что казалось, ни один новый, самый крутой поворот российской истории не может его уже заинтересовать.
Действительно важным, волнующим и требующим постоянных размышлений было одно – он должен, он обязан обеспечить себе достойную жизнь там, где он скоро окажется вместе с другими беженцами.
Еще недавно он был преуспевающим адвокатом, перспективным и завидным женихом. Он был красноречивым оратором – любимцем московских дам, владельцем шикарного особняка в Мытищах, начинающим писателем и непременным посетителем самых модных салонов, выставок, театральных премьер…
Но все это было где-то там, в другой жизни.
Деньги, которые он успел вывезти из Москвы еще в августе семнадцатого года, заканчивались.
Хорошо еще, что он вовремя сообразил. Он с большими потерями обменял царские ассигнации и листы «керенок» на полновесные червонцы.
Тогда, до пожирающего всё Октября, это еще можно было сделать… А сейчас подобными бумажками впору печку растапливать.
Да, деньги кончались намного быстрее, чем он предполагал… Это только кажется, что благородный металл – есть единое, постоянное и всеобщее мерило ценностей… Когда ты не ел три дня и вдруг за золотую монетку приобретаешь буханку хлеба – ты счастлив, что совершил удачную сделку.
Это странно, но многие чудаки считают, что лучше жить без гроша, чем умереть с горстью желтых кругляков в кармане.
Логиновского не устраивал ни тот, ни другой исход!..
В ранней юности, будучи восторженным студентом-юристом, Логиновский даже не задавал себе вопроса: можно ли, разбогатев после убийства, сохранить благородство души. И при этом не запятнать свою честь, совесть, достоинство?.. Ответ казался более чем очевидным… Нет, нет и нет!
Однако после первого блестяще выигранного дела об убийстве старого скряги своим шалопаем-племянником все вдруг перевернулось… Преступление было столь явным, что молодой адвокат Логиновский лишь надеялся несколько смягчить приговор.
В суде он долго и страстно описывал страдания молодой нежной души, боль мятущегося поэтического дарования, которое ежедневно терзал гнусный старик. Жадный, ехидный демон, душитель всего святого, ниспровергатель моральных устоев общества… Есть ли для таких место на земле?!. А не вела ли руку моего подзащитного божественная карающая десница?..
Логиновский и сам был ошарашен вердиктом присяжных…Невиновен!
Как невиновен?! Он же убил?.. Но значит, можно, если потом все правильно объяснить?!
И многие годы адвокат Логиновский он объяснял это, защищая грабителей, убийц, насильников. Он делал это, влезая в их шкуры, думая их мыслями, ощущая смятение их душ и дикую радость при слове «невиновен».
Его красноречие и эмоциональный напор подавляли присяжных. Публика с восторгом и трепетом слушала каждое его слово… она жаждала его победы. Она хотела скандала и переворота в умах!
Здесь, в Севастополе, все было гораздо проще.
Логиновский в одном лице оказался и подзащитным, и адвокатом, и дюжиной присяжных… А с его опытом, с его логикой не представляло большого труда оправдать самого себя.
В городе находились сотни очень богатых людей.
Если не половина и не треть, то уж точно – здесь была пятая часть всех российских банкиров, промышленников, юристов, представителей графских и княжеских родов.
Они жили, как правило, семьями, в дорогих квартирах рядом с портом… Ценные, но громоздкие вещи они давно растеряли за трехлетие постепенного движения к Крыму…
Они бежали сюда из Питера, из Москвы, из Нижнего, Самары, Киева и Екатеринбурга.
Часть их вещей просто порвалась или сломалась. Часть сгорела в буржуйках, часть была брошена на временных стоянках – в квартирах, избах, хатах.
Часть вещей досталась молодцам из Гуляй-Поля… Они, кстати, тоже вместе с красными входили сейчас в Крым. На этом повороте истории зеленые бандиты были временными союзниками красной власти.
Логиновский понимал, что такой удобный момент выпадает человеку всего раз в жизни… Да и то – не каждому.
Он не просто ощущал это, но точно знал, что за дверями сотен квартир города стоят наготове много раз перебранные компактные чемоданчики и саквояжи… И в них не столовое серебро.
Такую тяжесть уже не утащить. Люди считали по принципу: объем, вес, цена. А, значит, с собой везли золотые монеты, кресты с камнями, жемчуг, рулоны с картинами мировых мастеров, шедевры Фаберже.
Но Логиновский знал, что основные ценности не в этих, стоящих у дверей баулах… Он и раньше догадывался об этом, но после посещения первой квартиры знал это точно.
Они работали вдвоем с бывшим актером Храповым… Логиновский почти месяц изучал и готовил напарника.
Храпов звезд с неба не хватал. Театр был для него ремеслом… Когда-то в молодости он изображал рыжего смутьяна Гришку Отрепьева. Потом дикого правдолюбца Гамлета…
А затем Храпов стал крепко пить и переключился на Полония, Яго, Отелло… Правда, он уже месяц не пил ни капли! Каждый день Логиновский тряс у него перед лицом пистолетом и внушал: «Продержись еще немного!.. Еще месяц не пей, а потом хоть всю жизнь лакай!.. Сорвешься – убью!»
Тогда ночью они влезли на балкон дома на Чесменской улице по решетке, которая прикрывала тянущуюся вверх виноградную лозу.
Через пять минут они освободили от земных забот всю семью саратовского торговца Елистратова… Работали без выстрелов, обычными молотками.
Последней жертвой оставалась двадцатилетняя купеческая дочь.
В одной ночной рубашке она с ногами забралась в кресло, втянулась в него, дрожала и дико вращала глазами…
Актер скинул крестьянский тулупчик и начал подходить к ней, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами… При этом он вдохновенно шевелил губами.
Логиновский был уверен, что он читает про себя знаменитый монолог, вопрошая эту «Дездемону» по поводу ее ночной молитвы.
