Меж вторым и третьим этажами курили, сбившись в кучку,
неплохо прикинутые мальчики. Королевой красоты Даша себя, разумеется, не
считала, но без ложной скромности надеялась, что поглазеть есть на что, –
черная юбочка шириной с ваучер, сетчатые колготки, алая блузка, в сочетании с
распущенными рыжими волосами еще издали ударявшая по глазам. Бюстгальтером она
себя с умыслом не обременила, и оттого наличествовавшие под блузкой выдающиеся
достоинства явственно колыхались. Однако эти пухлощекие мальчики обратили на
нее внимания не больше, чем на сидевшую тут же кошку. Вообще-то на блузке у нее
был приколот здоровенный значок международного фестиваля геев и лесбиянок в
Сан-Франциско, броской символикой мгновенно привлекавший взор заинтересованного
народа (значок был самый настоящий, изъятый при обыске у промышлявшего травкой
педрилы) – да ориентация у мальчиков, сразу видно, не та…
Справа от входа помещался за столом квадратненький охранник
в турецкой кожанке. На столе у него стоял крохотный телевизор, по идее,
подключенный к телекамере внизу – но бодигард шантарского разлива, сачок
этакий, преспокойно смотрел по нему программу семнадцатого канала, здраво
рассудив, должно быть, что нападать на вверенную его попечению контору никто в обозримом
будущем не собирается. «Бульварный листок» и в самом деле был чем-то вроде
«Неуловимого Джо» – шантарские пенсионеры, злившиеся за публикации объявлений
проституток и педиков, обычно ограничивались словесным сотрясением воздуха, не
собираясь искать замаскированную на окраине редакцию физического воздействия
ради (что не мешало «Листку» частенько намекать, будто он, светоч демократии,
попал под наблюдение жутких красно-коричневых монстров, намеренных вот-вот
заложить мину под дверь, а то и две).
Впрочем, охранничек, судя по реакции, ничуть не разделял
взглядов тех, кого был приставлен караулить, – одарил Дашу столь
гетеросексуальным взглядом, что она поневоле почувствовала себя польщенной. Но
тут же заметил значок и увял – видимо, уже давненько здесь работал и разбирался
в излюбленной символике творческого коллектива…
Даже демонстративно отвернулся, дурик, с видом крайнего
презрения – ну, что поделать, мужики испокон веку реагировали на лесбиянок
крайне болезненно… Даша, однако, очаровательно ему улыбнулась и осведомилась:
– Это вы так кого попало пускаете? А если я –
террорист?
– Вон там у нас – дамский туалет, – сухо
проинформировал страж.
– А кабинет госпожи Хрумкиной?
– Неподалеку от туалета.
Даша пожала плечами и двинулась в конец коридора – очень длинного
и довольно грязного, мимо череды дверей без всяких табличек. Две сухопарые
дамочки, попавшиеся навстречу, обозрели гостью с большим интересом, определенно
таившим подоплеку. Она как ни в чем не бывало прошла мимо, усиленно колыхая
бедрами, – пожалуй, эти две воблы, определенно знакомые по фотографиям, не
привлекли бы и настоящую лесбиянку…
Свое появление здесь она, конечно, должным образом
залегендировала. Здешняя компьютерная труженица, Толина знакомая, сутки назад
закинула приманку, сообщив среди обычной бабской болтовни за чаем, что в
стольный град Шантарск совсем недавно переехала знакомая ее знакомых,
покинувшая провинциальный городок Куруман из-за непроходимой косности и
отсталости тамошних аборигенов (принявших без всякого восторга склонность
«Дарьи Шелгуновой» к писанию газетных статей о сатанизме, а также ярко
выраженную тягу к лицам своего же пола). Легенда, надо сказать, была
разработана не столь уж ювелирно, почти все придется импровизировать на ходу –
но, с другой стороны, «Бульварный листок» ничуть не похож на центр атомных
разработок, собственной контрразведкой не обладает и вторжениям замаскированных
оперативников доселе не подвергался, а потому и не питает подозрения к
пришельцам. Конечно, нахально выдавать себя за журналистку, не зная внутренней
кухни, – несколько чревато. Но, во-первых, в журналистике сейчас
обретается кто угодно, это вам не прежние времена, а во-вторых, «Шелгунова» –
журналистка начинающая. Зато в Курумане Даша бывала не раз, так что
убедительные детали сможет рассыпать пригоршнями…
Она мысленно перекрестилась во имя удачи – и вошла в
гостеприимно распахнутую дверь.
Кабинет был довольно большой, но свободного места почти не
сыщется – все завалено книгами, пестрыми журналами, кучами старых номеров
«Листка», образчиками дешевого импортного ширпотреба, съедобного и несъедобного
(щедрые дары благодарных рекламодателей, надо полагать, или поощрительные призы
всяких дурацких викторин, которые «Листок» вечно устраивал ради вящего
привлечения читателей).
Из-за заваленного бумагами стола на Дашу чуть удивленно
воззрилась здешняя «мадам», Екатерина Хрумкина, полноватая баба лет пятидесяти
с усиками, словно у юного гусарского юнкера и слегка затуманенным взглядом
истинно творческой личности. Удивление тут же сменилось неприкрытым восхищением
– туманный взор откровенно блуждал по Дашиной фигурке, значок был моментально
засечен и принят к сведению.
Даша послала хозяйке кабинета обаятельнейшую улыбку, без
приглашения уселась, положила ногу на ногу, развернулась вполоборота к «мадам» и,
притворяясь, будто не замечает произведенного впечатления, пару раз невинно
хлопнула ресницами. Подумала про себя, стараясь не улыбнуться: «Ну ты и стервь,
Дашка. У нее ж сейчас глаза выскочат…»
– Слушайте, прелестное дитя, а вы мне не
мерещитесь? – чуть хрипловато поинтересовалась хозяйка кабинета.
– Нет, – сказала Даша, беззастенчиво демонстрируя
фигуру. – Я настоящая. Решила вот зайти, познакомиться… Меня зовут Даша
Шелгунова, я из Курумана переехала…
– Постойте-ка… Это не про вас ли Галочка Сапрыкина
говорила? Ах, вот что… – взгляд усатенькой блуждал по Дашиным
бедрам. – И правильно сделали, вы же, говорят, весьма талантливый
журналист?
– Ну, это преувеличение, – сказала Даша
искренне. – Так, иногда пытаюсь… Я вообще-то пед кончала. (Поскольку пед –
решила она для себя при разработке легенды – это такая шарашка, что выпускником
ее может объявить себя любой, у кого в голове есть хоть капелька мозгов.
Опасаться разоблачения нечего.) Но потом пошли сложности, пришлось уйти… Я вам
тут кое-что принесла, если подойдет…
И выложила поверх бумаг творение Глеба. Хрумкина, видимо,
вспомнив на минутку о профессиональном долге, принялась бегло проглядывать
сокращенный перевод французской статьи, украшенный выдуманной фамилией. И
поневоле вчиталась. Лажа была, что ни говори, весьма привлекательная, с точки
зрения индивидуума, испытывающего симпатию к сатанизму – парижский автор в
рамках плюрализма и свободомыслия гневно порицал инквизицию за преследование
ведьм (при этом лихо приписывая инквизиции все зверства, учиненные
протестантами), проливал слезы над горькой судьбиной несчастных альбигойцев и
Джордано Бруно и уверял, что современный цивилизованный человек вправе выбирать
себе любого кумира – а потому поклонение Сатане с точки зрения либерализма и
демократии столь же свято и неприкосновенно, как поклонение «так называемому
Господу». Даша, правда, прошла у Глеба кое-какой инструктаж с широким
привлечением исторических источников. И прекрасно помнила: альбигойцы навлекли
на себя преследования как раз за то, что отправляли самый разнузданный
сатанинский культ (как водится, параллельно со столь же разнузданной
педерастией), а бедняжка Джордано Бруно получил высшую меру не за проповеди о
множественности обитаемых миров, а за активное участие в «работе» чуть ли не
всех существовавших тогда в Западной Европе тайных сатанистских обществ…
