– Рыжая, ты, в самом деле, пальцем в небо, –
примирительно сказал «Глок». – Не настолько же мы освинели, чтобы Олечку…
да еще тут же, во дворе. И не будет Крокодил на нас с пулеметом наезжать, он
мэн крутой, но не дурак и соображает прекрасно, что наши тут ни при чем… Это ж
явно тот Чикатила, который с шарфиками… Нет, ну что ты, в натуре?
– А ты что, за всех в этом шалмане подписываешься?
– Ну. Крокодил, ты знаешь, дает установки получше
Кашпировского. Хоть с Олечкой он и лялькался чисто эпизодически, ни один
паренек с понятием на нее в этом кабаке не поднял бы ни глаза, ни грабок.
– Верю, – сказала Даша. – Вы ж не самоубийцы
еще… А что вообще слышно?
– Я тебе что, стукач?
– А я тебя что, вербую? А, Барсук? – припомнила
Даша его рабочий псевдоним. – Я, наоборот, куриной слепотой страдаю, если
ты видишь у себя пушку за ремнем, так я ее в упор не вижу… И не надо мне
лопотать про высокооплачиваемых адвокатов. Сам понимаешь, в таком поганом деле
вот-вот пойдут чрезвычайные меры, всякие там «Петли» и «Неводы», и ваше
верховное главнокомандование, которое беспредела тоже не приветствует, таких
вот барсучат дюжиной сдаст, если что… Не веришь? Вот никто мне на глаза не попался,
а ты попался… Ну не мочканешь же ты меня, солнышко, прямо здесь?
– Рыжая, мы тебя по жизни уважаем…
– Вот и чирикай. Кто слышал, чего слышал…
– Да никто ничего не слышал. Центровые, правда, что-то
там лопотали насчет азеров…
– Ну?
– Баранки гну. Идет базар, что девочек мочит черный.
Если найдут…
– Кто из центровых?
– Да я помню? Пили намедни, вот за столом и вылетело…
– Ольга часто здесь бывала?
– Обедала, считай, что ни день. Одна. Пельмешки все же
тут добрые.
– Ладно, – сказала Даша. – Имей в виду: если
вы тут что-то конкретное узнаете, и я этого не узнаю – будет вам кадриль с
перезвонами… Усек? Под микроскоп возьму ваше бистро, и с кем надо встречусь,
добро получу… Веришь? Телефончик мой, если понадобится, в момент найдешь, ты ж
не сосунок…
…При словах «конспиративная квартира» или «явка» у человека
непосвященного в воображении обычно вспыхивают крайности – либо уединенная
вилла с камином, либо сырой подвал с нависшими сводами и шмыгающими мышами.
Первая крайность происходит от неумеренного потребления шпионских фильмов,
вторая – результат многолетних трудов историков большевизма. На самом деле и
шпионы, и большевики старались и стараются крайностей избегать.
Сыскари – тоже. Хотя, возможно, виной тому еще и стойкое
безденежье. У шпионов за спиной – могучий бюджет ЦРУ, а у большевиков были
хваткие ребята, лихо чистившие банки, в отличие от нынешних, обходившиеся без
взводов автоматчиков и хитрой электроники…
Словом, это была стандартная однокомнатная «хрущевка» с
минимумом мебели, имевшей такой вид, будто она досталась в наследство от
легендарного полицейского пристава Мигули и с тех пор не ремонтировалась. На
диване, впрочем (который здесь вроде бы и ни к чему), обнаружилось новое
покрывало, и Даша в который раз заподозрила, что обормот Толик, красавец с
лихими усиками белогвардейского поручика, использует сию конспиративку для
далеких от сыскной работы целей. И в который раз, конечно, пообещала себе
закрыть на это глаза.
Ровно в четырнадцать ноль-ноль немелодично тявкнул
дешевенький звонок – шалава оказалась пунктуальной. Впрочем, столь вульгарное
определение отнюдь не подходило к утонченной юной даме в серой шубке и белой
пуховой шали, каковую Даша узрела, открыв дверь. Даша повидала тружениц древнейшей
профессии всех и всяческих разновидностей, потому ничуть не удивилась явлению
такой этуали. Этуаль же удивленно хлопнула ресницами:
– Простите, мне к Павлову…
– К Виктору? – понимающе спросила Даша, услышав
рабочий псевдоним шефа. – Я вместо него.
– А-а… – дива в роскошной шали деловым шагом
направилась в квартиру.
Пристроила шубу на вешалке, оставшись в шикарном черном
платьице, какое Даша как-то лицезрела в валютном «Гранде» (совершенно
платонически, естественно). Ну и золотишко, конечно, везде, где можно
прилепить. С легкой руки иных представителей другой древнейшей профессии у
читателя как-то незаметно укоренилось убеждение, будто в проститутки идут
исключительно задавленные нищетой. А там и Федор Михайлович с его Сонечкой
Мармеладовой…
Встречаются, конечно, и Сонечки. Иногда. А в общем, все
исследования, проведенные социологами и у нас, и за вполне благополучным
бугром, давно выявили железную закономерность: подавляющее большинство подается
в шлюхи не от щемящей нищеты, а по этакому влечению души. Слово «призвание»,
увы, применимо практически ко всем областям бытия человеческого…
Ясно, что здесь был как раз тот случай. Даша в этом тут же
убедилась, подметив, что красотка разглядывает ее свитерок и джинсы не то чтобы
с брезгливостью, но определенно с некоторым превосходством. И, привычно
притворившись, будто ничего не замечает, указала ей на кресло:
– Прошу…
Красотка, с некоторой опаской обозрев потертый зеленый плюш,
все же рискнула доверить ему свою изящную задницу. Достала цивильные сигареты, зипповскую
зажигалку и спросила непринужденно:
– Это вы, значит – Рыжая?
– Ага, – сказала Даша. – Чем порадуете,
претти?
– Простите?
– Претти вумен, – сказала Даша. – Был такой
фильм. В вольном переводе – красотка.
– А…
– Ну, так чем порадуете? Я так поняла Павлова, что вы
меня чем-то должны порадовать…
– Послушайте, у вас не найдется чего-нибудь выпить?
– Увы… – Даша развела руками.
– Вообще-то Павлов всегда угощает меня ликером…
Даша отправилась в кухню – и в самом деле отыскала в
шкафчике бутылку неплохого малинового ликера. Ай да Павлов. Но мы, конечно,
будем блюсти субординацию, то бишь полную тишину в эфире…
– К сожалению, никак не могу во всем заменить вам
Павлова… – закинула она крючок, возвращаясь в комнату с вымытыми бокалами.
И красотка крючок проглотила – судя по ее невольной,
недвусмысленной улыбочке, тут же, впрочем, пропавшей. «Ну и ладно, –
великодушно подумала Даша, – каждый оттягивается, как может, а у шефа
супружница на декабристку вовсе не тянет…»
Сама она лишь пригубила и, едва красотка выцедила свой
бокал, незамедлительно подступила вновь:
– Ну, рассказывайте…
