– Дракон…
– Откедова, Дракоша? Центральный рынок?
– Ну.
– Кролика страховал?
– Ну.
– Подробности.
– Кролик привез каких-то залетных, с кем-то там они
разбираться нацелились…
– С кем? И насчет чего?
– А я знаю? По-моему, московские. «Стрелка» ожидалась
мирная, никто и не ждал… Кролик с Панфилом даже стволы брать не стали, чтобы не
светиться лишний раз на чужой деревне…
– А почему здесь? Не возле пионеров?
– А хер их знает. Попросили меня побродить поодаль, на
всякий пожарный. Говорю же, никто не ждал, настрой был на тихое толковище. Те,
Кролик сказал, будут на синем «форде», а подлетела двадцать девятая «волжанка»,
то ли белая, то ли серая, оттуда пошли понужать из автомата… Панфил успел
развернуться – все равно достали. Мне случайно прилетело, они ж лупили в эту
сторону…
– И ты, значит, драпанул?
– Не переть же на трещотку с… – он
спохватился. – С голыми руками! С голыми руками я был…
– Ну ладно, ведите его, – Даша встала. – И
прекрасную лавочницу прихватите для коллекции.
– За кем они будут?
– Сейчас наши паханы решат, – сказала Даша.
И направилась к «опелю», хрустя кроссовками по битому стеклу
и раскатившимся бананам. Выйдя на площадь, увидела, что за оцеплением, целясь
сразу тремя видеокамерами (не в пример более шикарными, чем у проводившего
оперативную съемку эксперта), уже суетятся шустрые ребята, древнейшая профессия
в современнейшем вооружении. Стервятники слетелись, а значит, она с камуфляжем
ничуть не переборщила: вон тот, мордастенький – с восьмого канала, а ихний «Теле-Шанс»
с «Листком» дружнее всех…
Трупы уже увезли. Слева, у разбросанного товара сбежавших
коробейников, кого-то допрашивали. Бортко и Воловиков, крутя головами, молча
разглядывали мелочевку из карманов незадачливых пассажиров «опеля», разложенную
на капоте машины, на красной папочке Палыча.
– Есть свидетели, – сказала Даша. – Статист.
Кролик здесь устроил «стрелку», привез вроде бы москвичей…
– Что москвичей, мы уже знаем… – отозвался шеф.
И протянул ей красное удостоверение. У Даши лежало в
набедренном кармане точно такое же, малость позахватаннее, правда, и она
сначала удивилась, но тут же спохватилась, протянула руку.
Фотография убитого – человека с заднего сиденья. На первый
взгляд, корочки – не подделка. Майор Гурьянов Игорь Петрович, Московское городское
управление внутренних дел.
– А это у него лежало в удостоверении…
Небольшой листок белой плотной бумаги, сложенный вдоль. Три
строчки мелким разборчивым почерком:
«Ольминская Ольга Викторовна – 23-47-16, 27-80-22.
Марзуков Кирилл Сергеевич – 23-21-12, 23-44-03.
Баранов Всеволод Петрович – 36-04-11».
…Никак нельзя сказать, будто уголовный розыск встал на уши.
Он в свете последних событий и так стоял на ушах, и позу
менять не пришлось – лишь беготни прибавилось.
Двухместный номер в гостинице «Шантарск», где остановились
Гурьянов и все еще пребывавший на операционном столе Мироненко, вычислили
практически моментально, не напрягая интеллекта, – визитки гостиницы
отыскались у обоих в карманах. Как и паспорта (а у Мироненко – еще и
удостоверение, из коего явствовало, что он занимает немаленький пост в
московском частном сыскном агентстве «Бастион»). Никакого оружия не нашли ни
при них, ни в номере, зато по отпечаткам пальцев безоговорочно установили, что
оба там и в самом деле жили. Вещей почти не было – два «дипломата» со сменными
сорочками, бритвенными приборами и прочими мелочами. Судя по авиабилетам, оба
прилетели из столицы вчера вечером и отбыть намеревались послезавтра утром.
Поскольку ни в городском, ни в областном УВД, ни в
департаменте общественной безопасности никто и представления не имел ни о какой
миссии столичного майора, а командировочных бумаг при нем не обнаружили,
заработала спецсвязь. Довольно быстро удалось выяснить, что удостоверение не
поддельное, и убитый в Шантарске майор – доподлинный сотрудник столичного ГУВД,
вторую неделю пребывающий в отпуске. Чуть больше времени пришлось потратить,
чтобы установить идентичность напарника майора, но в конце концов штаб-квартира
«Бастиона» уверенно опознала фотографию и признала Мироненко своим – но о цели
его приезда в Шантарск «Бастион» то ли не знал сам, то ли не посчитал нужным
откровенничать с провинциалами. Разумеется, и в ГУВД, и в «Бастионе» пообещали
незамедлительно начать расследование, но результатов сибирякам пришлось бы
дожидаться, как подсказывает печальный опыт, до морковкиных заговин.
Ведмедь самолично наводил страх на спешно отловленных
«центровиков» – но те, колотя себя в грудь так, что гул слышали за квартал
случайные прохожие, принесли торжественно все мыслимые клятвы, будто о личных
делах покойного Кролика им ничегошеньки не известно, и никаких москвичей они в
глаза не видывали. Как ни стращал их Бортко, как ни обещал осложнить жизнь до
предела, уехал он ни с чем – и, в свою очередь, клялся Воловикову (хоть и
далеко не так цветисто), что весь его опыт подсказывает: «центровики» не врут,
и столичные гости в самом деле были личным калымом Кролика.
Олечка Ольминская уже никому не могла объяснить, как и
почему в кармане ухлопанного неизвестными киллерами столичного варяга оказались
ее рабочий и домашний телефоны вкупе с «рабочей» фамилией и доподлинными
именем-отчеством. Господин Марзуков, разделивший с ней эту честь, владелец
телестудии «Алмаз-ТВ» и зять представителя президента господина Москальца, уже
неделю пребывал в Германии, в деловой поездке, и вернуться должен был лишь
послезавтра. После беглого опроса на студии, и без того взбудораженной
убийством Оленьки, выяснилось, что ни о майоре Гурьянове, ни о частном сыщике
Мироненко, ни о фирме «Бастион» там слыхом не слыхивали.
Третий фигурант, появились сильные подозрения, оказался
мифом. Точнее, чистейшей воды псевдонимом. Единственный Всеволод Петрович
Баранов, какого удалось отыскать объединенными усилиями всех паспортных столов
Шантарска, оказался восьмидесятидвухлетним божьим одуванчиком, третий год
безвылазно квартировавшим в доме престарелых с диагнозом «старческое
слабоумие». Телефон был контактным, принадлежал инвалиду второй группы, после
экспресс-проверки вроде бы признанному благонадежным. Список клиентов инвалида
занимал добрый квадратный метр, значился там и В. П. Баранов, каждый вечер
звонивший в одно и то же время и принимавший сообщения, если таковые имелись.
Каждое воскресенье инвалид выкидывал в мусорный бак накопившиеся за неделю
тетрадки с записями – но те сообщения, что значились под фамилией «Баранов» и
не успели еще угодить в ведро, ясности не внесли. Самые невинные на первый
взгляд фразы, безусловно, таившие двойной смысл, но именно из-за этого
дешифровке не поддававшиеся.
