Паленый вел уверенно, держась главных улиц. Даша временами
косилась на зеркальце заднего вида, но ничего подозрительного не отметила – их,
конечно, вели, но делали это крайне умело. Не похоже, чтобы Паленый проверялся
– не петлял, не возвращался назад, не метался из ряда в ряд. Похоже,
куруманская фемина пока что вне подозрений…
Неаппетитная музыка неустанно звенела, булькала, бормотала.
Они проезжали по знаменитому шантарскому мосту, угодившему недавно на
десятитысячные купюры, машина свернула к заводу медпрепаратов, но не доехала до
него, запетляла по кривым улочкам Вознесенки, вновь выбралась на асфальт. Ну, дальше
одна дорога, моментально прикинула Даша, – дачи на пологих склонах,
нависших над левым берегом лесистых сопок, раскинувшиеся на огромной площади и
правым флангом вторгшиеся глубоко в тайгу, поднимавшиеся ступенчато чуть ли не
к самым вершинам сопок. Днем оттуда открывается прекрасный вид на Шантарск, да
и ночью разноцветные огни являют впечатляющее зрелище.
В определенном смысле эти дачи – неплохая ловушка. Машина
оттуда может уйти по одной-единственной дороге, которую легко перекрыть.
Параллельная дорога – по ту сторону сопок, к ней придется пробираться по
тайге, километра два. Путний снег, правда, еще не выпадал, но все равно, по
темной чащобе не больно-то разбежишься…
Мимо потянулись темные, пустые дачи – богатые и не особенно.
Больше было фанерных курятников, воздвигнутых в застойную эпоху, место
считалось не особенно и престижным, потому что его периодически накрывали
промышленные выбросы, а в особо невезучие дни смог висел жуткой сизой пеленой.
Ну, наконец-то! Паленый притормозил перед распахнутыми
двустворчатыми воротами, медленно въехал во двор, затормозил рядом с
полудюжиной машин.
Даша вылезла и откровенно огляделась. Это была, собственно,
не дача, а деревенский дом с пристройками, богатое подворье – огромный огород
(где, сразу видно, никто в этот сезон не ковырялся), дом-пятистенок, банька в
глубине, высоченный то ли амбар, то ли бывшая конюшня. Все сложено из
потемневших, старых бревен лиственницы, способных просуществовать еще лет
двести. Явно дореволюционная «фазенда». В Шантарске их можно было пересчитать
по пальцам, но все же торчали кое-где по окраинам, невольно внушая уважение к
прадедам. Кажется, в этом конце при последнем государе обитали старообрядцы,
непревзойденные шантарские пчеловоды и огородники. Надо же, сколь злобная
ирония судьбы получается – истово верующих сменили христопродавцы, старые
хозяева, должно быть, в гробах ворочаются на сровненном с землей
дореволюционном кладбище. Ага! – тут же сработала у нее ассоциация. В
одном из подметных писем грозившие сатанистам всеми небесными и земными карами
казаки как раз и упрекали дьяволопоклонников в «осквернении некогда осиянных
духом истинного православия мест». Что это, звонкая фраза, чистая теория, или
лампасники кое-что выведали о сатанистских «малинах»?
Даша прислушалась – где-то в одном из строений весело
повизгивала собака. В доме определенно кто-то есть, но занавески плотно
задернуты, свет едва пробивается, и оттуда не доносится ни звука…
Хрумкина повела ее в дом. Электричеством там и не пахло –
повсюду горят знакомые черные свечи: и в прихожей, и в большой горнице, где на
стене, на видном месте (явно в бывшем «красном углу») красуется отлитая из меди
рогатая физиономия высунувшего язык черта. Показалось в полумраке, или рот у
него и в самом деле вымазан чем-то темным, жидким?
За столом, протянувшимся вдоль горницы, сидели человек
двадцать. Многих Даша помнила по первому визиту – тут и Фарафонтов, и Светик у
него на коленях, и «хранительница очага», только на сей раз одетая, и морды из
«Листка», и тот лысоватый пузан, что в прошлый раз поцапался с Паленым из-за
Дугина. Конечно, сизые облака конопляного дыма так и плавали под потолком, на
столе теснились бутылки с водкой, а кое-кто отрешенно глотал таблетки. Один,
довольно шикарно одетый, занимался тем, что Даша до сих пор видела лишь в
западном кино: насыпав белый порошок на свернутый в длину, уголком, новенький
доллар, старательно втягивал его то одной, то другой ноздрей. Нюхал кокаин –
удовольствие не из дешевеньких, особенно в Сибири, набитой ширпотребовской
наркотой. Словом, атмосфера царила самая непринужденная, лица понемногу тупели,
взгляды мутнели, хохотки становились все бессмысленнее, а ухаживания друг за
другом все откровеннее. Даша скромно присела в уголке, на сей раз она вместо
шприца (а вдруг кому-то взбредет в голову проверить?) прихватила с собой
полдюжины таблеток аскорбинки, каковые демонстративно и слопала. Соседи к ней
не цеплялись с нежностями – заветы Мастера сохраняли прежнюю силу.
– А где Гроссмейстер? – шепотом спросила Даша
соседку, довольно молодую и смазливую девицу, пребывавшую в средней степени
отмороженности.
– Никто не знает, где Гроссмейстер, – ответила та,
не поворачивая головы, оцепенелым взором уставясь на медную маску. – Он
приходит, когда пожелает, и растворяется в воздухе, когда Великий Черный призовет
его на совет…
Даша с понимающим видом кивнула и стала озираться. Эта
грязноватая, захламленная горница ничуть не походила на место, где устраиваются
торжественные действа во славу Сатаны. Даже та квартирка выглядела не в пример
экзотичнее. Здесь же, кроме черных свеч и скалящейся маски (положительно, харя
вымазана чем-то!), не было никаких сатанинских причиндалов. Стол составлен из
нескольких, обшарпанных, разной высоты, такое впечатление, притащенных из
захолустной канцелярии, решившей поменять мебель, а то и подобранных на
ближайшей помойке. Бутылки и скудные закуски расставлены и разложены на
газетках, словно домик служил приютом самым обыкновенным бомжам.
Даша полезла двумя пальцами за ворот красной блузки и
выпустила поверх нее шнурок с амулетом-рацией (черного чертика на нем намалевал
сам Славка, пользуясь в качестве образца рисунком к одной из статей
«Бульварного листка», и получилось убого, но более-менее убедительно). Со двора
вновь донесся веселый собачий лай – похоже, собачка была некрупная.
Меж Хрумкиной и Фарафонтовым разгорелся склочный спор
вполголоса – насколько Даша расслышала краем уха, грызня возникла из-за
временного обладания Светиком (сам объект спора все это время хихикал и таращил
глазенки то одному диспутанту, то другой). Остальные не обращали на Дашу
внимания. Воспользовавшись благоприятной минутой, она встала, достала сигареты
и вышла на крыльцо.
Постояла, закутавшись в наброшенный на плечи пуховик, озирая
окрестности. Круг света от фонаря на высоком столбе падал на сбившиеся в кучку
машины, но остальное подворье, весьма обширное, тонуло в тени. Дача была
последней на пути к вершине сопки, дальше чернела подступившая к высоченному
забору тайга. Ворота уже захлопнули. Забор сработан на совесть, там, куда
падает свет, не удается рассмотреть ни малейшей щели. Тут и резать будут –
никто не увидит… Никто?
Она посмотрела вниз, под уклон. Глаза уже привыкли к
темноте. Внизу, широко раскинувшись на обе стороны, сияли разноцветные россыпи
городских огней, дальше тянулась темная широкая Шантара, кое-где покрытая
светящимися полосами, отражениями огней, а за нею – другой берег, тоже
расцвеченный уличными фонарями, сине-белыми прожекторами лесосплавных причалов,
длинными цепочками освещенных окон, юркими огоньками автомобильных фар. Она никогда
не смотрела на город с этой сопки, но легко узнавала улицы, даже рассмотрела
далекое здание Октябрьского райотдела. Прикинула, где могут размещаться
наблюдатели – там, там, да и возле тех дач, пожалуй… Она ни минуты не
сомневалась, что страховавшие ее сыскари взяли след. Сейчас они с соблюдением
всех охотничьих предосторожностей подтягиваются все ближе, и один из них ни на
секунду не снимает наушников, готовясь принять сигнал. На душе сразу стало
спокойнее.
