Одно время Фухсен носился с идеей основать новую немецкую
республику в южных районах Шантарской губернии, в благодатных местах,
прозванных Сибирской Швейцарией, – однако эти прожекты встретили в штыки
обитавшие в тех местах лет триста хакасы и казаки. Да и сами немцы
(пребывавшие, честно говоря, в довольно мизерном количестве) в расцвете второй
Швейцарии как-то сомневались, как ни уверял Фухсен, что Запад поможет
моментально возвести там небоскребы и набить их лучшей электроникой.
Столкнувшись с полным провалом столь заманчивой идеи, Фухсен, обвинив в
противодействии своим наполеоновским планам засевших партократов, стал готовить
документы на выезд в пределы исторической родины. От фатерланда его отделяла
лишь парочка третьестепенных справок, когда грянул гром. Въедливый пенсионер
Гонзиц докопался в одночасье, что Фухсен – вовсе не немец и даже не немецкий
еврей, мало того, никакой не Фухсен. В девичестве лидер «Феникса» звался Микола
Левкович Коцубенко, а нынешнюю фамилию принял семнадцать лет назад после брака
с чистокровнейшей эстонкой Мирдзой Фухсен – как предполагал Гонзиц, с
целью укрыться от алиментов первой супруге. Попутно настырный пенсионер
выяснил, что кандидатская диссертация записного антикоммуниста носила довольно
похабное по нынешним меркам название: «Роль районных комитетов КПСС в
укреплении дружбы народов (на материалах Манского и Горячегорского районов
Шантарской области)».
Получился скандал и раскол. Фухсен привычно объявил
пенсионера Гонзица былым осведомителем КГБ и агентом местных черносотенцев,
попутно объявив, что диссертация была написана кем-то другим, а его, Фухсена,
подпись партократы вырвали психологическим террором. Оскорбленный Гонзиц, всю
жизнь проработавший комбайнером, руку имел тяжелую и с ходу заехал
обидчику-самозванцу в ухо. Часть фениксовцев приняла его сторону, часть
осталась преданной Фухсену, принимая на веру все его объяснения. После той
потасовки «адские машины» и стали с завидной регулярностью возникать у
фухсеновской двери.
– Террорист старый или молодой? – спросила Даша.
– О, лет как это… лет тридцать.
Ну понятно, не сам же старый комбайнер, мужик серьезный,
закладывал мины. Молодежь поразвлеклась. Вот только, если у Фухсена не хватит
совести покончить дело миром, виновнику грозит срок за хулиганство… Условный,
скорее всего, но все равно неприятно.
Вернулись гонцы – с сувенирными пряниками шантарского
производства и коробкой конфет «Воевода». Все дружно уселись пить кофе, а минут
через двадцать в дверь просунулась несколько печальная физиономия Воловикова.
Узрев инородное тело, да еще столь диковинное, шеф молча мотнул головой. Даша с
превеликой охотой покинула застолье и вылетела в коридор.
– Это что за фазан?
Она кратенько объяснила, прямо-таки притопывая от нетерпения
– под мышкой у шефа пребывала знакомая коричневая папка, определенно набитая
чем-то еще, помимо бумаг.
– А, ладно, – сказал Воловиков с отсутствующим
видом. – Все равно вам сегодня делать нечего, бумаги оформлять завтра
начнете. Дальше пусть занимаются, кому следует, вы свое отпахали. Отвезите его,
что ли, в «Шантарск», там сейчас хорошая охрана, да посоветуйте одеться
попроще, привлекает внимание, как пачка баксов на тротуаре…
– Что там? – жадно спросила Даша.
Шеф помолчал, пошевелил усами, со вздохом расстегнул
потолстевшую папку и вытянул целлофановый пакет с тремя парами часов. «Ориент»,
«Ситизен», еще какие-то…
– Они?
– Они, – сказал Воловиков. – Шохинские,
артемьевские, те, что пропали у Ольминской… эксперт пока что не берется ничего
утверждать на сто процентов, но говорит, что отпечатки на каждых ходунцах двух
видов – напоминающие пальчики хозяйки и пальчики Василькова… Сейчас
поработает и выдаст точный диагноз.
– А что еще?
– Да ничего почти. Груда сатанистской макулатуры,
картинка с клеймом «В-666», журнальчики педерастические… – Он
вздохнул. – А слухи уже по городу рванули, кто-то из выпущенных помалкивал
в тряпочку, а кто-то понес нас по кочкам. Налетела-де злобная ментовня на
резиденцию мирного общественного объединения, безобидного клуба по интересам…
– Ну, ничего себе, – сказала Даша. – А меня
они в шутку голой по земле валяли и ножичком сверкали? Немец, поди, орет?
– Немец-то как раз помалкивает, а вот Катька твоя
изощряется. У нас куча свидетельских показаний и рапортов, но поди объясни всем
и каждому, если нынче свобода слова и можно орать любую чушь, не опасаясь
получить по ушам…
…Она проснулась от острого ощущения опасности, пронзившего,
как удар током. Несколько секунд балансировала на зыбкой грани меж сном и явью,
широко раскрытыми глазами всматриваясь в темноту, пошевелилась, чтобы ощутить
тело, движение мышц, понять наконец, продолжается кошмар, или вокруг –
доподлинная реальность.
В комнате стояла темнота, с улицы не доносилось ни звука –
значит, до утра еще далеко. Никакой это не сон, все взаправду. Она проснулась,
и не просто так, не от привидевшегося в кошмаре – что-то ее разбудило. Нечто,
пришедшее извне и точно так же, как Даша сейчас, принадлежавшее реальности.
Кроме нее, в квартире кто-то был. И уж никак не майор – он,
конечно, возвратясь среди ночи, крался на цыпочках, но все равно зажигал свет в
прихожей или в кухне, заходил в туалет, иногда лазил в холодильник что-нибудь
перехватить всухомятку, ставил чай. Даша к этому привыкла за многие годы и
никогда не просыпалась, разве что порой отмечала в полусне: «Явился, гулена» –
и вновь накрепко засыпала.
Сейчас все было иначе. Ни малейшего шума, света нигде нет –
но Даша пронзительно ощущала чужое присутствие и таившуюся за этим угрозу.
Глаза понемногу привыкли к темноте, и все равно они у нее не кошачьи, так что
предметы выделялись лишь темными контурами на фоне еще более густого мрака. Что
это – шорох на пределе восприятия? Тяжелое дыхание поблизости?
Внезапно обрушился, нахлынул совершенно детский, панический
страх. Почему-то казалось, что страшное таится под диваном. Едва справившись с
этим непонятным приступом – она и в раннем детстве не боялась никаких «волков
под кроваткой», – Даша стала лихорадочно вспоминать, куда вчера положила
кобуру с пистолетом. Черт, ведь придется еще отстегнуть ремешок, выхватить,
отвести затвор, снять с предохранителя… На стуле под свитером, конечно!
Странно, откуда такая паника? Никто из тех, что грозили ей прежде, даже и не
пытались выведать адрес, не говоря уж…
Но тревога не проходила. Она моментально прорепетировала в
уме, не шевелясь, взглядом фиксируя очертания стула, – отбросить одеяло
одним рывком, прыгнуть, не уронить кобуру на пол, схватить ее с первой попытки…
Метнулась. И не успела.
Удар в горло швырнул ее назад, на диван. Даша ослепла, задохнулась
и на несколько бесконечных мгновений выпала из реальности, скованная оглушающей
болью во всем теле. Словно в кошмаре, чувствовала, как ей выворачивают руки и
грубо швыряют, как мешок, но поделать ничего не могла, слушала резкое
металлическое щелканье, азартные хриплые выдохи. Их было несколько, нападавших,
они, похоже, мешали друг другу в темноте, навалившись все разом, но все же
справились быстро и ловко. Придя в себя и заглотнув немного воздуха, а там и
раздышавшись нормально, Даша трепыхнулась, ощущая на запястьях и лодыжках
хватку холодного железа, – и сообразила, что двумя парами наручников ей
примкнули руки к узкому поручню старомодного дивана, а третьи браслетки сковали
ноги.
