Одну лишь фразу сказал Васе Анохину. Они тогда пили пиво в шикарном баре. Сидели у стойки и почти рядом с включенным телевизором. Он был настроен не на обычное для таких заведений «Эм-Ти-Ви», а на первый канал. И шло, как на зло, совещание, на котором президент вдохновлял сильных мира сего на новые подвиги. Славин просто не мог промолчать:
– Вася, посмотри какие клоуны. Нет, ты посмотри на этих чиновников. Все при галстуках и с каменными лицами. А я их недавно в другой компании видал. Голые все, блудливые и с оргазмом на мордах.
Анохин неторопливо повернулся к экрану, оценил присутствующих и недоверчиво спросил у Славина:
– Всех их видел?
– Не всех… Некоторых.
– Живьем видел?
– Почти… На кассетах видел. Наш Илья этим балуется. Сам снимает и сам любуется… Если любопытствуешь попроси у него посмотреть. Но без ссылок на меня. Категорически!
Потом был прокол еще и на следующий день.
Славин, пользуясь отсутствием жены, в очередной раз пригласил секретаршу в «Аркадию». Она всегда любила это дело. Но на этот раз заартачилась:
– Надоело, Глеб Васильевич. Там всегда одно и то же. Мокро и скользко.
– А у Ильи не только бассейны. У него и сухие помещения есть. А там у него кассеты любопытные посмотреть можно.
– Порнуха? Надоело, Глеб Васильевич. Там всегда одно и тоже.
– Совсем это не порнуха. Вернее, она, но документальная. И герои с самого верха…
Зря он это ей ляпнул. Само вылетело, как тот воробей, которого теперь не поймаешь… Но она и внимания не обратила на эти слова. А дела в тот вечер так и не получилось…
Славин вдруг вспомнил настойчивый вопрос Ильи: «Ты обе кассеты смотрел?»
Стало ясно, что в этих словах самое важное. Именно в них собака зарылась… Вторую-то кассету Славин даже не брал в руки. Но в ней, должно быть, что-то посущественней голых чиновников. В ней, вероятно, то, за что случайного свидетеля непременно убивают.
Славину все больше казалось, что он почти разгадал эту самую для себя важную, жизненно важную загадку. Впервые за последние дни он ощутил радостное возбуждение и азарт. Захотелось не только думать, но и немедленно делать что-нибудь решительное, боевое. Например, дать в челюсть своему закадычному другу Илье Бабкину или самому Дону. А еще лучше тому, кто был на той второй кассете, которую так и не удалось посмотреть.
Резво соскочив с полки и взъерошив остатки волос, Славин-Пронин повернулся к зеркалу, расправил плечи, принял боксерскую стойку и, пугая противника, угрожающе зарычал. Когда его боевой клич был на самой верхней ноте, дверь открылась и в просвете появилась грузная фигура проводника, имевшая лицо кавказской национальности. Лицо было к тому же растерянным и извиняющимся. Оно и понятно – проводник получил от Глеба двести баксов и обещал не только никого не подсаживать в купе, но и вообще не беспокоить. Хотя уже тогда он знал, что беспокоить придется. Он расплылся в виноватой улыбке и запричитал:
– Уважаемый, я много извиняюсь, но маленькое неудобство для вас. Очень маленькое. Тут три красивые девушки забыли у вас в купе свои вещи, а как таможню проехали они все и вспомнили. Забрать хотят. Всего десять минут.
Славин отодвинул проводника и выглянул в коридор, где в боевой стойке ожидали решения три особы женского пола. Они смутно напоминали трех богатырей. В центре – мускулистая предводительница с пожарным багром наперевес. По правую руку – худенькая дама с огромной сумкой и с лицом бывшего научного сотрудника. На месте Алеши Поповича – единственная, кого по возрасту можно было назвать девушкой: кроссовки, черное трико, не менее черная футболка и белые перчатки. Из оружия – отвертка.
За последние дни Славин научился быть осторожным, но эти челноки – контрабандистки выглядели очень натурально. Они не могли быть посланцами он Дона. Тот любил спектакль, но не до такой же степени… Подмигнув сначала трем богатыршам Глеб Васильевич сообщил свое решение:
– Значит так: из купе выходить не буду. Пусть работают при мне. Не помешаю.
Он расположился у окна, прикрывая собой кейс с деньгами.
Три грации влетели в купе, заперли дверь и начали действовать быстро, синхронно, но молча.
Предводительница осталась внизу и подготовила огромные клетчатые сумки. Молодая в черном трико вспорхнула на верхнюю полку и подала руку менее поворотливой «научной работнице». Минута и освобождена от винтов крышка вентиляционного люка на потолке купе. Оттуда начали выпадать пакеты с кожаными куртками. Их было очень много. Последние добывались с помощью багра. При этом «Никите» в белых перчатках пришлось по пояс углубиться в узкий лаз под крышей вагона.
Именно эта картинка больше всего запомнилась Славину. Весь вечер она мешала ему сосредоточиться и думать о второй кассете. Как только он начинал продумывать серьезные версии, в его голове возникал фривольный вид: на потолке купе, там, где сейчас лампа дневного света, болтаются две молоденькие и очень аппетитные ножки в черном трико.
Об этой картинке он вспомнил и утром, когда поезд остановился на станции Туапсе.
Славин знал, что теперь почти весь день они будут ехать вдоль моря, часто прямо над пляжами.
Скоро будет Лазаревское, Дагомыс, Сочи и, наконец, Адлер.
Славин знал, что он не задержится в этом городке на границе с Абхазией. Ему надо срочно на юг, в ту самую непризнанную республику, где ни Дон его не найдет, ни родная российская милиция. Как только он увидел море, в его голове не переставая, звучала курортная песенка: «О море в Гаграх, о пальмы в Гаграх. Кто побывал, тот не забудет никогда…»
* * *
Ваня Шорохов по кличке «Шкаф» считал себя добрым человеком. Именно поэтому он не убивал всех подряд. Особенно женщин. Особенно тех, кто видел в нем симпатичного мужчину. А та дамочка из Протвино именно так на него и смотрела. Он даже был уверен, что она хотела его. И не только до утюга, но и после.
Сейчас под стук колес Шорохову было приятно вспоминать о своем благородстве. Это легко Дону приказывать: «Убрать всех, с кем Славин контактировал». А посмотрел бы он в глаза этой еще довольно соблазнительной Татьяне Прониной, которая совершенно случайно попала в такую мясорубку.
Если бы она, конечно, билась в истерике, сопротивлялась… Но как убивать спокойно лежащую не кровати женщину с игривыми глазками. Да еще и совершенно беспомощную – перевязанную и с пластырем на губах. Ее и убить-то можно было двумя пальцами – сожми на две минуты ноздри и порядок.
С другой стороны и перед Доном он чист. Уже сутки прошли. Если ее до завтра не найдут, то она и сама помрет. Но сама!
Иван знал, что вчерашнего благородного поступка хватит ему надолго. Больше он никого баловать не будет. Хорошенького понемножку… Завтра в этом неизвестном ему Адлере он найдет дом грузинки, подруги Прониной, а в нем Славина, которого не смог убить в Москве.
