Но если он не врал в этом, значит, другое было еще хуже. Но что?!
Все прояснилось только сегодня. После пожара в своем офисе Мартов прибежал и начал выкладывать всю правду-матку. В голосе чувствовался испуг, но говорил он четко, эпизод за эпизодом. Через десять минут Васин потерял нить. Все смешалось: клофелин и психбольница, из которой бежит Свирин; якобы убитый в Херсонесе Роман Поспелов и погоня Дона за машиной, в которой нет денег; мертвая секретарша и не менее мертвый хозяин «Аркадии»; бегающий по России Славин и покинувшие свое гнездо сотрудники «Совы».
Васин остановил поток признаний:
– Давай, Сергей Сергеевич, успокоимся. Не все потеряно. Нам только шах объявили. Отступим, подтянем силы и опять вперед. Ты пока пешка, но тебе до ферзя пару клеточек осталось… Значит, ты считаешь, что все карты в руках у некоего Игоря Савенкова?
– Все у него! И кассеты наших встреч в «Аркадии», и документы по индусам, и признания Бабкина, и, главное, наши деньги.
– Деньги, Сережа, не главное. В дураках он нас оставил. Игру сбил. Сбил, но не завершил. Пока есть фигуры на поле, будем играть… Савенкова везде искали?
– И он, и его сотрудники все исчезли. Нет их в городе.
– А на даче?
– Проверяли. Дон даже у Савенкова дом спалил.
– Вы ему дачу подожгли, а он у вас офисы обменялись пожарами! Дикари! Савенков хоть под дымовой завесой ваши сейфы обчистил, а те жгли так, от злости и тупости.
– Что с них взять, Игорь Игоревич? Бандиты!
Весь разговор Сергей Мартов стоял на ковре перед столом, за которым в свободной позе сидел Васин. Все это напоминало картинку, как Петр Первый с пристрастием допрашивал своего сына Алексея. И место подходящее для царских допросов: прямо за окнами зубцы кремлевской стены, за ней Красная площадь, а почти над головой чуть правее суровый перезвон курантов.
Игорь Васин умел не паниковать. Безвыходных положений нет. Что, собственно, произошло? Пропали важные, нежелательные для огласки документы и появились лишние свидетели. Документы и кассеты надо найти, а свидетелей устранить. Все просто! Знать бы только, как это сделать…
– Послушай, Сергей, что бы ты сделал на месте Савенкова? Я просто хочу понять психологию отставных полковников.
– Для начала я бы сообразил, с кем имею дело и испугался.
– Предположим, что и Савенков испугался, хотя по действиям на это не похоже… Продолжай, Сергей.
– Потом я понял бы, что мы его тоже боимся, но лишь пока документы у него на руках. Публиковать их нельзя. Он сразу теряет свой единственный козырь. Мы отбиваемся, и он проигрывает… Выход один: выехать за бугор и оттуда нас шантажировать.
– Странный ты человек, Мартов. Прямо черный полковник… Аэропорты перекрыл?
– Да, пограничники не пропустят.
– Вокзалы?
– Там люди Дона шныряют. На западных направлениях постоянно по три пары… На посты ГАИ передал все возможные номера машин.
– А туристические агентства проверял?
– Нет… Их очень много. И зачем? Все равно потом самолет или поезд.
– Нет, Сереженька. Есть автобусные поездки прямо из Москвы. Утром ты на Кутузовском проспекте, к вечеру в Киеве, ночью в Чопе, следующим утром в Братиславе, а днем в Вене… Ладно, этим я сам займусь… Ты говорил, что у Дона артист Ракитский на побегушках? Без шума пригласи его ко мне.
– Сюда?
– Именно сюда. Актеры народ впечатлительный. Проведу его через Грановитую, посмотрит из окон на Василия Блаженного, послушает куранты над головой – и он мой. Место встречи, Сережа, изменить нельзя… Помнишь детский стишок из застойных времен: «Всем известно, что Земля начинается с Кремля».
* * *
Каждый город имеет свой аромат и свою мелодию. Савенков заметил это давно, когда первый раз оказался в Риме. В шумном центре основные звуки производили сновавшие между легковушками толпы мотоциклистов. Стоя на перекрестках они недовольно урчали, на зеленый сигнал светофора мгновенно начинался мощный низкий рев двигателей, и сотни юрких машин вырывались вперед со свистом пуль. Очередной перекресток встречал их красным светом, и площадь наполнялась визгом тормозов.
Все это Савенков не мог не слышать, но постепенно современные железные звуки затихли, и он ощутил звон бронзовых мечей, шуршание щитов, топот тысяч кожаных сандалий по сработанной рабами Рима каменной мостовой… Савенков стоял рядом с Триумфальной аркой и точно знал, что две тысячи лет назад под ней проходили возвращающиеся из Египта когорты Цезаря.
Все это повторилось через час. В Колизее сквозь чириканье японских туристов Савенков услышал рычание львов, свисты бичей, предсмертные крики гладиаторов.
Первая мысль была очевидной – крыша поехала. Но эту версию пришлось отклонить. Савенков хорошо знал, что ни один псих себя таковым не считает. И даже вопросов о своей крыше не задает.
Игорь Михайлович оказался неисправимым романтиком. После школы он долго работал в архивах, где каждый документ, каждое письмо говорило с ним голосом писавшего. Получая потом историческое образование, он пытался не только заучить события и даты, а мысленно пожить в той эпохе.
Длительная работа в спецслужбах романтизма поубавила. Правда, неплохим аналитиком он стал благодаря своему воображению и нестандартному, не школярскому подходу к делам.
Через год в Париже Савенков уже не удивлялся, когда во дворе Лувра вместо призывных криков экскурсоводов слышал цокот коней и звон шпаг. Ночной город звучал скрипом карет и топотом догонявших кого-то гвардейцев кардинала… То же и с запахами. Давно уже на Монмартре нет запаха фиалок и красок великих художников. Там, как и на Плас Пигаль все в шашлычном аромате, жареного мяса из массы забегаловок, которые держат турки французского розлива… Савенков же ощущал те старинные, въевшиеся в камень запахи: дешевенькие духи проституток возле Мулен Руж, дорогие сигары их клиентов, бродяги-клошары под мостом через Сену и гаснущие на заре керосиновые фонари на Елисейских полях.
В Амстердаме слышался глухой звон только что ограненных бриллиантов и шлепки убираемых парусов корабля, вернувшегося из заморских колоний. Он пах мокрым соленым деревом, просмоленными канатами и пряностями.
Все это было давно. Сейчас Савенкову не пришлось бы прислушиваться к себе и придумывать ароматы этой маленькой площади в австрийском Зальцбурге. Здесь все звучало и пахло Моцартом: из домика, где родился гений, звучали его шедевры. Рядом в открытом кафе туристы перед бюстом Моцарта пили вино «Моцарт» и заедали его конфетами «Шарики Моцарта». Его портреты были и на футболках официантов, на подносах, на рюмках.
– Олег, посмотри на этот прогулочный экипаж. Давай прокатимся. Заодно спросим у кучера имя лошади. Уверен, что этого мерина зовут Моцарт.
– Не успеем, шеф. Автобус через час, а мы хотели еще забраться в ту крепость на горе…
