– Проходите, мой дорогой. Не бойтесь меня… Я письмо собралась писать. Вы не подскажете наш точный адрес. Желательно с индексом… Идите ко мне поближе… Какая у вас борода! А очень старо вы не выглядите… Странная у вас форма. Вы лесник?
– В некотором роде… Вы Пронина?
– Да… Очаровательная у вас борода.
– А где же ваш друг? Где Славин?
Лесник очень удобно подставился. Славин выскользнул из-за лестницы и в момент последнего вопроса занес руку с банкой для удара… Можно было не отвечать, но Глеб оказался весьма вежливым человеком. Опуская с силой банку, он выкрикнул: «Славина ищешь? Я здесь!»
Возглас придал удару мощь и лесник рухнул.
Так на Пасху бьют друг об друга крашеные яйца. Сразу не разберешь, какое разбилось… Глухой треск мог принадлежать и банке, и голове, и им обоим вместе. Под вишневым вареньем не было видно ни раны, ни крови.
Глеб бросился к леснику и засунул руку под бороду, пытаясь нащупать пульс на шее. Там его не было… Не было пульса и на руке под ладонью… Глеб убивал первый раз в жизни. Он знал, что сейчас ему должно стать плохо… Пачкаясь в варенье, Славин заткнул старику нос. Труп поежился, кашлянул, широко раскрыл рот и вдохнул.
Кроме обильного слоя варенья было еще что-то странное на голове лесника. Кожа волосистой части бугрилась и отставала ото лба. Глеб даже подумал, что осколком банки он срезал скальп у бледнолицего старика.
Женский взгляд всегда примитивней, а потому надежней. Татьяна даже не подумала об индейцах и скальпах, а как соскакивают парики, она помнила со школьного выпускного вечера… Резким движением она сорвала нахлобучку с головы лесника. Затем потянула за усы, потом за бороду.
Без лишней растительности старик помолодел. Ему можно было дать лет тридцать. А если стереть искусственные морщины, то и все двадцать пять.
За работой Татьяна не заметила, как изменился Славин. Он втянул голову в плечи и стал похож на грифа, на орла, зависшего над своей жертвой. Лицо его стало злым и радостным одновременно – злорадостным… Он узнал парня. Это в него он стрелял тогда на пустыре! Это его мнимый труп он видел у Дона на кассете! С него начался шантаж и все остальные поездки и хождения по мукам.
Если банку на голову лесника Глеб опускал в здравом уме и трезвой памяти, то последние действия Сербский признал бы состоянием невменяемости… Глеб хватал с полок банки, отбрасывал пластмассовые крышки, выливал содержимое на мнимого лесника и приговаривал: «Получи, подлец, клубнички… А это что такое густое? Смородина? Получи, гад, черной смородинки… Мало? Огурчиками сверху украсим…»
Татьяна с трудом подтолкнула Глеба к лестнице. Он никак не хотел бросать приятное занятие…
Наверху их ждала приятная картинка: связанные, с пластырем на губах на полу сидели Казан и Серый. По глазам было видно, что они отчаянно матерятся.
Глеб присел рядом:
– Послушайте, господин Казан, где мои деньги? Я знаю, что они в доме. Где?! В этой комнате? В сарае? На кухне?
Казан издал мучительный стон.
– На кухне… В печке? В ящиках? В банках с крупой?
Казан застонал еще раз, а Глеб начал вспоминать названия круп:
– Геркулес? Манка? Гречка?
Казан уже не стонал. Он испуганно вслушивался и на гречке нервно замотал головой в разные стороны…
Через двадцать минут пара бомжей с земляными лицами и сладкими пятнами на одежде стояла на автобусной остановке… Хорошо их запомнила только кондуктор, получившая за два билета до Москвы стодолларовую бумажку…
В начале ночи Глеб и Татьяна были в Серпухове, в середине – в Протвино, а на рассвете залегли спать в маленьком дачном домике недалеко от Оки.
* * *
Трудно понять туристов. Большинство кучкуются в центре Вены около королевских дворцов и массивных памятников, а эти двое стояли на тихой улочке возле входа в почтенный банк и снимали что-то на видеокамеру.
Савенков говорил прямо в объектив:
– Понятно, что времени у вас было мало, но гид Клара не самая удачная фигура. Ваша Клара не украла наши кораллы. Мы почти сразу ее расшифровали… Мы с вашей Клары сорвали забрало. Все, что было в Зальцбурге, это шутка. Документы будут оставлены здесь, в Вене… В случае нашей смерти или других неприятностей венский адвокат поднимет страшный шум. Копии всего этого будут пересланы всем: от Таймс до Московского комсомольца, от Би-би-си до НТВ.
Савенков открыл кейс, продемонстрировал кассеты, папки, бумажки и направился к зданию банка.
Самолет приземлился в Киеве в полночь.
Первым по трапу поднялся майор в обычной пограничной форме только с трезубцем на кокарде. Он осмотрел салон, пошептался со стюардессой, которая грубо пальцем указала на Савенкова.
Майор запомнил внешность и после этого первый раз улыбнулся:
– За вами из Москвы приехали. Встречают у трапа, господин Савенков… Всем остальным приготовить паспорта. Проверять буду прямо у самолета!
Когда пограничник спустился на летное поле Савенков взял камеру, оставив кейс с документами у Олега.
Пассажиры оглядывались и не занимали проход, пропуская важного гостя.
Савенков шел неторопливо. Из иллюминатора он видел черную «Волгу» у трапа. Еще бы догадаться, кто в ней сидит…
У выхода на трап пассажиров провожала суровая стюардесса. За ее спиной был проход в служебное помещение перед пилотской кабиной. Это маленький, но шанс… Олег наклонился к девушке в синем кителе:
– Там в последнем ряду женщине плохо… Возможно с сердцем что-нибудь.
Поток людей с сумками продвигался навстречу, и стюардесса с трудом протиснулась в хвост самолета.
Олег заглянул за занавеску. Перед пилотской кабиной висели три кителя и над ними три фуражки…
Савенков уже сидел в «Волге», а майор бегло просматривал паспорта сходящих с трапа. Женщин он пропускал. Ему нужен был человек по фамилии Крылов. И этот человек – пассажир. Так что, на сбегающего по трапу летчика можно было не обращать внимания…
Глава 15
Он пришел в себя и сразу же ощутил радость. Так прекрасно жить! Так приятно лежать на спине, чувствуя под собой холодный и мокрый земляной пол подвала… Все в мире относительно! Понятно, что валяться под пальмами на морском песочке было бы предпочтительней. Относительно пляжа на Канарах этот погреб представлялся адом, но относительно мраморного стола в морге он был раем… И запахи, окружавшие Ракитского, были райские: клубничка, вишня, огуречный рассол с чесноком и укропом…
Долго не удавалось встать. Непослушные ватные ноги скользили в густых сладких лужах.
Краем глаза Ракитский уловил мерцающий в дальнем углу погреба свет. Свеча горела на столе, свеча горела… Значит, без сознания он был минуты: пять, десять, двадцать. Не более тридцати. Когда он спускался сюда, то обратил внимание на горящий огарок свечи, который сейчас превратился в догорающий огарочек…
