Толстая Полина был шокирована в полной мере. Она то зажмуривалась, то оглядывала всех туманным взглядом… Полковник решил, что клиент испекся! Такую можно вербовать голыми руками.
Виктор Исаевич незаметно подмигнул Кире Петровне и сделал условную отмашку рукой… Администраторша всё поняла.
– Так мы пойдем, товарищ полковник… Понятые пока у меня посидят.
– Да, да… Если понадобится подписывать протокол, я их вызову.
Кира с «мопсами» быстро ушла, а полковник приступил к вербовке Полины Ганиной… Он взял ее за плечи и усадил в кресло. Сам сел на стул в центре комнаты.
– Что будем делать, несчастная вы моя?
– Не знаю… Только это не мои наркотики!
– Верю! Очень даже допускаю, что их сюда ветром занесло. Но понятые-то все видели… По закону мне надо надеть на вас наручники и запустить систему правосудия. А это тесная камера СИЗО, грубые охранники, которые домогаются вас каждую ночь… Вы этого хотите?
– Нет, нет!.. Ни в коем случае.
– Вот и я, Поля, не хочу. Но – надо!.. Есть, правда, вариант.
– Какой вариант? Я на всё согласна!
– Мне не надо всё!.. Я смогу вам помочь взамен на серию маленьких услуг.
– Я готова!
Полина действительно была готова на всё. В ее жизненном опыте было два эпизода, которые связаны с тюрьмой и зоной…
Первое – это одноклассник, который поджог дачу нехорошего человека. Друзья сочли, что это благородный поступок, а судья не понял и дал три года… После возвращения этот парень любил ярко описывать прелести быта за колючкой.
А второе – это подруга, которая подсела на наркотики, а потом села на восемь лет… Она еще не вернулась, но изредка пишет жалостливые письма.
– Не надо меня в тюрьму… Я на всё готова. Даже на это!
– Вот этого, Полина, мне от вас не надо… От вас требуется сущий пустяк – написать три бумажки на русском языке.
Губкин разложил на столе кейс, вынул несколько листочков, пододвинул стул и жестом пригласил Полину сесть… Она села, взяла ручку и вопросительно посмотрела на полковника.
– Сначала в двух словах напишите чистосердечное признание. Ну, что вы торговали наркотиками, но больше не будете.
– Я напишу… А что еще?
– А еще – расписку о сотрудничестве и первое донесение… «Источник «Пышка» сообщает, что продюсер Умнов сделал это, а режиссер Фурман сказал не то…»
– Понятно… Но почему я «Пышка»?
– А кто ты еще? Толстушка, тумба, пончик?.. Я всегда даю агентам псевдонимы по внешним данным, чтоб легче запомнить. Вас много, а я один!
* * *
Все окна в доме были с крепкими решетками. Можно было поместить пленницу в любой комнате и спокойно допрашивать при дневном свете. Но Червонец сослался на психологию, и все разговоры пришлось вести в мрачном подвале с маленьким окошком где-то под потолком.
Помещение для допросов готовили три часа. Шпунт и Николя таскали мебель, а Злотников руководил и давал ценные советы.
– Надо принести из сарая крупный инструмент и повесить на боковой стене. Всякие там тиски, клещи, фомки, топоры.
– Зачем это, шеф?
– Для воздействия на психику… Возможно, что мы и не будем ей ломать кости. Но она должна чувствовать, что это рядом. Вот они тиски, в которые можно зажать пальцы и крутить, крутить…
– Нормально, шеф!.. Даже жалко девку.
– Жалеть будем потом!.. Мы сядем вот здесь, как «Тройка НКВД», а по кроям стола две настольные лампы. И направить их в центр, на кресло, где она…
– Здорово, шеф! Это для воздействия на психику?
– Именно… Я дам сигнал, и ты, Шпунт, встанешь, зайдешь за кресло и рывком разорвешь ей платье на спине.
– Сделаю, шеф!.. Я давно хочу ее пощупать.
– Щупать будем потом! Сейчас надо узнать, куда ее муж спрятал наши вещи…
Все это время связанная Ольга лежала на тахте с кляпом во рту и с повязкой на глазах… Только ближе к вечеру ее повели в подвал, усадили в кресло и привязали к нему.
Ей было страшно… Из-за яркого слепящего света Ольга не видела тех, кто ее допрашивал.
Уже по первым вопросам она поняла, что эти люди принимают ее за Дубровскую. И это нормально – за последнюю неделю все принимали ее за актрису… Но бандиты намекнули, что это второй допрос. А значит, что настоящая Дубровская уже попадала к ним в лапы. И странно, что она промолчала об этом.
Те, кто сидит по краям, это явные «шестерки». Ольга всячески пыталась наладить контакт с главным, который в центре. На пятом вопросе она узнала его имя и отчество.
– Я поняла, уважаемый Ефим Борисович, что вы ищите какие-то вещи?
– Именно, Верочка!.. Мы ищем наши вещи. Это такие маленькие штучки, лежавшие в большом чемодане…Они очень дорогие, а ваш муж украл их у нас и где-то спрятал. Где? На даче, на чердаке, у соседей… Думай, девочка. Только ты можешь догадаться. Воровать – нехорошо!
– Конечно, нехорошо… Но об этом может знать артистка Дубровская. Вы у нее спрашивали?
– А что мы сейчас делаем?.. Всё! Мое терпение лопнуло. Если вы хотите играть в кошки-мышки, но мы будем спрашивать вас грубо и жестоко… Я прошу вас, Николя, подберите инструменты. А вы, Игорь, приготовьте даму к беседе.
Коля Фокин встал, начал греметь клещами-фомками и раскладывать их перед пленницей на верстаке.
А Шпунт зашел за кресло, отодвинул веревки с плеч девушки, крепко двумя руками взялся за ворот ее рубашки, примерился и рванул в разные стороны… Материя с треском треснула, обнажив плечи пленницы.
Ольга вскрикнула и попыталась объяснить самое главное:
– Вы думаете, что я Вера Дубровская? Это не так! Я совсем другая… Я – Ольга.
Она говорила нервно и быстро. Все слышали этот невнятный бред, но никто не обращал внимания. Каждый занимался своим делом… Николя взял большие клещи и газовый разводной ключ. Позвякивая этим инструментом перед лицом пленницы, он зловещим голосом спросил у Злотникова:
– Ну как, шеф, можно начинать?
– Рано, друзья. Вдруг она сама всё скажет, а мы зря попортим ее красоту… Ты, Коля, пойди на кухню и раскали эти вещи до красна. А Верочка пока подумает.
Николя вразвалочку пошел к двери, но выйти не успел. Его остановил панический возглас Шпунта:
– Стой!.. Это не она! Точно, ребята, она не врет… Идите все сюда. И включите мне верхний свет.
Коля Чижов стоял у двери рядом с выключателем. Он послушно отложил на тумбу орудия пыток и нажал кнопку… Лампа была очень яркой. Матовая «сотка» висела на длинном проводе прямо над креслом.
Червонец и Николя недоверчиво подошли к спине пленницы. Шпунт отодвинул волосы и радостно обратился к Ефиму Борисовичу, который стоял по правую руку.
