В новой галерее я еще не была, поэтому с удовольствием
оглядывалась по сторонам. Старая постройка пришла в негодность еще в пору моей
юности, но только год назад объявился богатый спонсор, который помог деятелям
культуры со строительством нового здания. Так как за дело взялся состоятельный
джентльмен с толстым кошельком, то он нанял невозмутимых скандинавов, привыкших
соблюдать контракт и укладываться в срок, поэтому вся работа выполнялась
быстро, качественно и в самое короткое время. Новая галерея впечатляла. Здание,
построенное в стиле модерн, отлично вписывалось в архитектурный план проспекта.
Соседние массивные здания из серого камня, постройки позапрошлого века, только
подчеркивали изысканные формы и отделку своего соседа.
В вестибюле я ненадолго задержалась. Во-первых, чтобы
поправить прическу и оглядеть себя с ног до головы в огромном трехметровом
зеркале в затейливо-асимметричной раме. А во-вторых, я не смогла пройти мимо
всяких проспектов, рекламирующих выставки, проходящие в галерее, и брошюр,
рассказывающих о творчестве художников. Что-то о Карчинском попалось мне сразу
же, и я вцепилась в тоненькую книжечку.
Если при первой моей задержке возле зеркала Герт только
усмехнулся и пожал плечами: «Ты отлично выглядишь», то по поводу второй
фыркнул, как рассерженный кот: «А это-то тебе, подруга, зачем?» Но я решила не
поддаваться, промурлыкала что-то о необходимости иметь приятную мелочь на
память о посещении выставки, подхватила своего кавалера под локоток, и мы стали
подниматься на второй этаж.
Как и предполагал Герт, основной поток посетителей уже
схлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своими
торопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидные
деятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг с
другом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом дома
делиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшей
скукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочка
высохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковых
черных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательных
личностей, неизвестно зачем забредших сюда.
В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкий
бархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.
— Отлично, — Герт потер руки. — Он здесь.
— Кто?
— Как «кто»? — притворно удивился мой неисправимый
друг. — Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюда
приехали? Пойдем, я тебя представлю.
— Подожди, — я вцепилась в него не на
шутку. — Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там видно
будет.
— Ну, смотри, — Герт примирительно похлопал меня
по руке. — А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.
Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забыть
или перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другого
столь оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогой
и никогда не изменял своим пристрастиям.
А рисовал он, исключительно подражая манере средневековых
корейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейской
живописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Я
завороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованные
веточки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы,
роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие свои
головы, подобно императорам.
Я не могла понять, как художнику несколькими штрихами
удается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющего
фазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом,
дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и в
то же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой,
не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.
— Нравится? — услышала я голос за спиной.
— Конечно. — Я быстро обернулась.
— Вы здесь впервые и не можете оторваться, —
сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.
— Да, — я улыбнулась в ответ. — По мне,
наверное, сразу видно.
— Угу, — мужчина кивнул головой. — Вы хотите посмотреть
все сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им больше
всего нравятся. Это правильно, — добавил он. — Если вы придете сюда
еще раз, то обязательно поступите именно так.
— А вы здесь уже бывали? — не удержалась я.
— Конечно, — мужчина кивнул. — Я давно знаю
Володю, Владимира Карчинского, — пояснил он.
— А вы чем занимаетесь? — снова не удержалась я.
Сработал рефлекс — от профессиональных навыков никуда не уйти.
— Я тоже художник.
— Художник? — Мне даже не надо было разыгрывать
удивление, все получилось само собой.
— Не похож? — Он снова приятно улыбнулся. —
По-вашему, все художники немытые, неухоженные, с засаленными волосами и в
грязной одежде?
— Что-то в этом роде, — созналась я, — а
также в берете и с бородой.
— Забавно. — Он засмеялся. — В таком случае
считайте меня исключением.
— Приятным исключением, — проговорила я, с
удовольствием рассматривая художника.
Новый знакомый не был похож ни на совдеповских мастеров
кисти, начиная с вальяжного Ильи Глазунова, ни на разных доморощенных
художников типа «митьков». Скорее он напоминал художника-передвижника XIX века.
Те же строгие манеры, та же аккуратность, не хватало только ухоженной бородки и
чеховского пенсне. Этот художник определенно мне нравился.
— А вы так же рисуете? — решилась я забросить
пробный шар в виде вполне безобидного вопроса.
— Нет, — он шутливо замахал руками. — Я самый
обыкновенный авангардист. А что касается таких картин, то вряд ли найдется не
то что в городе, но, пожалуй, и в стране кто-нибудь, пишущий подобно Володьке.
Он ведь много лет изучал корейскую живопись, различные техники.
Экспериментировал, ошибался, находил. Это теперь он признан, а кто знал его
десять или двадцать лет назад? Не каждый выдержит равнодушие чиновников от
культуры. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам ни к чему, нам давай
понятное до самой последней точки. А тут Карчинский с его подражанием Ан Гену
[2]
и Кам Хиану
[3]
. И вместо кондовых портретов
обычных русских баб и мужиков — горы Кымгынсан, как он увидел их у Чон Сона,
или старая пагода, усыпанная цветами мэхва
[4]
в традициях школы
О Моннена
[5]
.
