— Конечно, — я кивнула. — Я этого не скрываю.
Но почему? Почему там строгий рисунок, а здесь… Или это тоже какой-то прием?
— Прием, — Иванов улыбался, как человек, которому
открыта тайна, неизвестная прочим. — Этот прием Володька изобрел сам.
Собственной персоной. Он брал какой-нибудь сюжет из корейской мифологии или
литературы, часто даже уже запечатленный художником, и применял краски. Корейская
классическая живопись, которая исходит от китайской, признает только тушь. Но
он совместил манеру классического корейского письма с европейским наложением
красок. Видите, насколько оригинально получилось? Правда, некоторые критики
морщатся, мол, что это за самодеятельность? Получается ни то, ни другое, а так,
нечто среднее, но в свое время Карчинский показывал свои работы Сим Хон Дою и
Ким Пен Лину, ведущим корейским художникам нашего времени, и они оценили
новаторство Володьки по достоинству.
— Занятно, — пробормотала я. — Кто бы мог
подумать!
— Никто и не мог, а Володька взял и сделал. Смотрите,
как необычно выглядят в красках птицы-цветы. — Он подвел меня к большому
полотну, изобиловавшему желтым, оранжевым, золотистым и черным цветом. — В
этом жанре написаны сотни картин, он появился еще в XV веке, но Карчинский
сумел придать своим цветам-птицам новое звучание.
— Вы так говорите, — я повернулась к своему
спутнику, — словно экскурсовод.
— Ну что вы, — он смутился. — Просто мне это
очень нравится, и я хотел, чтобы это понравилось и вам.
— Зачем? Зачем вы хотите, чтобы это понравилось
мне? — Я посмотрела на художника в упор.
— Видите вот это? — Авангардист тронул меня за
плечо.
Я обернулась вслед за художником к полотну. Молодая девушка
в пышном одеянии сидела на коленях и держала в руках вазу. Казалось, что она
замерла, любуясь ее причудливой формой и прихотливым рисунком. Она не обращала
внимания ни на осыпающиеся лепестки вишни, ни на поющих птиц, сидящих на
ветках, ни на пение подруги, которая неподалеку перебирала струны инструмента,
немного похожего на украинскую бандуру.
— Это ваша любимая картина, Станислав?.. — Я
впервые назвала художника по имени.
— Да, — он кивнул. — Не правда ли, прелестно?
— Очаровательно, — согласилась я, — но теперь
ваш черед, расскажите, что вы видите.
— Я вижу… — Он немного задумался. — Мне известно
название, но все же… Две молодые девушки-кисэн
[9]
вернулись
домой после праздника. Они устали и вышли отдохнуть в сад.
Но молодость есть молодость, и одна из них взяла кым
[10]
, чтобы немного развеселиться, и начала напевать. А ее подруга
решила срезать веточку сливы, чтобы поставить в вазу мэбен, но залюбовалась ее
формой. Дунул ветер, и лепестки мэхва осыпали их, но девушки не обращают
внимание на белый снегопад душистых лепестков.
— А вы, оказывается, поэт, — не удержалась
я, — рассказали целую историю, глядя на картину. Чтобы так сказать, нужно
на самом деле проникнуться духом Востока.
— Вы смеетесь? — Иванов выглядел несколько
обескураженным. — Вам не понравилось?
— Напротив, — серьезно ответила я. — А как,
кстати, она называется?
— Очень просто, — Иванов потер лоб, — даже
несколько прозаично: «Девушка с вазой мэбен в саду».
— Вазой… Простите, второй раз вы произносите это слово…
А что оно означает? Вы все знаете, а мне очень интересно.
— Мэбен? — Иванов снова оживился. — Так
называются вазы особой формы, которые предназначены всего лишь для одной ветки.
Видите на картине, какое узкое у нее горлышко? Но вы можете увидеть эти вазы,
что называется, наяву и даже потрогать руками.
— Да ну? — Я не поверила. — Разыгрываете.
— А вот и нет. — Он радостно улыбался. —
Карчинский ведь не только художник, он еще и керамикой занимается. В соседнем
зале можно посмотреть его работы, в том числе и вазы мэбен. Кстати, и здесь он
остался верен себе, его изделия весьма оригинальны. Хотите посмотреть?
— Конечно, хочу, еще спрашиваете.
— Тогда пойдемте.
Иванов оказался прав. В соседнем небольшом уютном зальчике
мы нашли керамические поделки Карчинского. Я ходила между стеллажами и просто
смотрела на глиняные фигурки, расписанные яркими красками, не пытаясь даже
запомнить сложные корейские имена фей, знаменитых танцовщиц, поэтов и мудрецов.
Глиняные болванчики лукаво улыбались, посматривая на посетителей красивыми
нарисованными глазами. Только перед одной фигуркой я не удержалась и
остановилась.
— А это что еще за монстр? — показала я на
странного получеловека-полуживотное.
— Не говорите так, — остановил меня Иванов. —
Это Тэбучжин
[11]
— языческая богиня. У нее потому такой
странный вид, что она повелевает духом любого зверя и может принимать любой
облик. Иногда Тэбучжин общается с людьми, но очень часто, завидев их,
растворяется в тумане. Ее невозможно поймать, а те, кто пытался ее преследовать,
погибали в страшных мучениях. В корейских деревнях ее помнят и до сих пор в
десятый день десятой луны оставляют ей в глиняном сосуде молоко. Сейчас во
многих странах древние верования возвращаются.
— Однако, — пробормотала я.
Больше ничего говорить я не стала. Приятный, в общем-то,
человек этот Иванов, но что за странная тяга, даже страсть к Востоку?
И столько знать! Даже если общаться много лет с человеком,
изучающим корейское искусство, — разве можно столько всего запомнить? Нет,
несомненно, он знает гораздо больше и вот так, можно сказать, первой встречной
все это выкладывает. И зачем ему нужно, чтобы мне понравились картины
Карчинского? Я молча прошла мимо стеллажей и вышла вслед за Ивановым к
невысокому помосту, уставленному вазами самых разных форм и расцветок.
Одни были низкие и широкие, но с такими тонкими стенками,
что казались не толще яичной скорлупы, другие по форме походили на слегка
вытянутые груши, третьи напоминали большие цветы на подставках, четвертые
привлекали своей правильной конической формой. На отдельном возвышении
красовалась пятерка ваз с широким туловом и очень узким вытянутым горлышком.
Эти вазы я заметила бы сразу и ни за что не прошла бы мимо, так поразительно
они были красивы.
Какой удивительной фантазией нужно обладать, чтобы подобрать
такие краски! Вазы не были гладкостенными, на них словно пролегли трещинки и
выступы. Острые камешки, окрашенные в разные цвета, служили им украшением.
— Это и есть вазы мэбен, — сказал Иванов. —
Карчинский взял форму, а потом воспользовался техникой, применимой.для сосудов
сангам
[12]
, — инкрустация разноцветными глинами, но,
кроме этого, использовал камушки, кусочки дерева, стекла, раскрашивал их в
разный цвет. Свои вазы мэбен Володька послал на выставку в Национальный музей
Кореи. Оттуда прислали благодарственное письмо. Время от времени он посылает
свои работы в Корею — и там их встречают на ура.
