— Могло, — художник кивнул. — Картины… я
понимаю, но на вазу вы пришли посмотреть из-за вчерашнего скандала. Так?
— Возможно, — я не стала отрицать
очевидное. — Но когда стала на нее смотреть, то скандал просто вылетел у
меня из головы. Удивительно, неужели такое чудо можно создать руками?
— Конечно. — Иванов смотрел на меня как-то
отстранение. — Карчинский — талантливый мастер.
— Уверена, что вы знаете гораздо больше, чем я.
Скажите, почему он отказался продать вазу?
— Об этом, конечно же, лучше спросить у самого
Володьки, — Иванов приходил в себя. — Но скажите, вы сами смогли бы
продать такую красоту? Как можно понять чужую человеческую душу? Это было его
решение.
— А если бы ваза была вашей, вы бы продали ее? —
Жгучее любопытство заставило меня выпалить этот вопрос, прежде чем я успела
прикусить язык.
— Вряд ли, — Иванов махнул рукой. — Хотя, кто
знает. Возможно, что продал бы.
— За деньги, которые предлагал банкир, или за
удовольствия, что сулила Диана? — Этот вопрос я произнесла по инерции,
хотя и сознавала, что Иванов может оскорбиться и просто уйти.
— Вы журналистка до мозга костей, Леда, — он
засмеялся, — но вы задали вопрос, и я отвечу честно, хотя и не знаю, какого
ответа вы от меня ждете. Я мог бы продать вазу и получить за это деньги, но я
не стал бы отдавать ее в обмен на сексуальное удовольствие. Возможно, я подарил
бы вазу понравившейся мне женщине, но, разумеется, не Диане.
Вот так номер! Уже второй человек за эти два дня заявляет
мне, что прелести дивы его совершенно не волнуют. Но ведь она действительно
молода, красива, сексуальна. Почему тогда? Или она не в его вкусе тоже?
— Мне не нравится Диана, — ответил Иванов на мой
непроизнесенный вопрос. — Может же она мне не нравиться?
— Конечно, — я кивнула. — Но очень многие
находят ее привлекательной, постоянно твердят о ее чарующей полуулыбке, а
журналисты называют ее новой Моной Лизой.
— Ее полуулыбка так же отвратительна, как оскал
серийного маньяка-убийцы. Она сродни упырям и вурдалакам, с которыми,
несомненно, в родстве. Мона Лиза! У настоящей Джоконды чарующая полуулыбка, а у
Дианы — порочная полугримаска. Неужели вы никогда не замечали этого?
— Почему вы так разволновались? — Мне была
непонятна странная вспышка художника.
— Потому что мне противен разговор о Диане, —
заявил Иванов. — Давайте лучше поговорим о чем-нибудь более приятном.
— О корейском искусстве? — Я непроизвольно
усмехнулась.
— Оно так же прекрасно, как и искусство любого другого
народа, нужно лишь научиться его видеть. Но мне сейчас хотелось бы поговорить о
вас. И знаете, Леда, давайте уйдем отсюда и немного погуляем по городу. Я
покажу вам свои любимые места.
— Но я родилась в Питере, — я сделала робкую
попытку отказаться. — Мне город белых ноче.й знаком как свои пять пальцев.
— Вот именно. — Он решительно взял меня под
руку. — Но я родился и вырос в Москве, потом однажды приехал сюда и
влюбился сразу. Безоговорочно и безоглядно, в серое небо над серым городом, в
серые дома и серую воду Невы. Влюбился настолько сильно, что не успокоился,
пока не поменял квартиру и не переехал сюда жить, чтобы каждый день быть рядом
со своей любовью. И знаете, с каждым годом я привязываюсь к Петербургу все
сильнее. Поэтому позвольте показать вам свой любимый город.
Я согласилась. А что мне еще оставалось? Мы бродили по
мокрым серым улицам, залитым холодным осенним дождем, гуляли в парке, наблюдая,
как падают на землю мокрые желтые парашютики, сидели в беседках, где пахло
прокисшим пивом и валялись окурки, выходили к Неве под пронизывающий северный
ветер, чтобы полюбоваться на разводные мосты.
Иванов не настаивал, чтобы я рассказала ему о своей жизни,
но ненавязчиво, шаг за шагом и вопрос за вопросом узнал обо мне все или почти
все. Я пыталась перевести разговор на него самого, но он отшучивался, потчуя
меня забавными историями из своего детства, школьной и студенческой жизни.
Самое странное, что мы не говорили ни об искусстве в целом, ни о живописи в
частности. Наверное, он так же, как и я, непроизвольно избегал любого
упоминания на эту тему. Так мы защищали друг друга от возможной неловкости.
Иванов оказался приятным собеседником, внимательным и
ненавязчивым. Прогулка удалась на славу, я не чувствовала ног, но давно на душе
у меня не было столь отрадно. Как истинный джентльмен, Иванов проводил меня до
дома, пожелал спокойной ночи и так же спокойно и неторопливо удалился.
И хотя я вернулась домой далеко за полночь, Герта в квартире
не было.
Глава 10
На сейшн мы безнадежно опаздывали. И выехали поздно, и, как
назло, попали в пробку. И какую! Похоже, что здесь собрались все машины города.
Если бы мы отправились пешком, то, вероятнее всего, добрались бы гораздо
быстрее.
Герт молчал, мне тоже было не до разговоров. Нет, мы не
ссорились и даже не выясняли отношения. Я, конечно, попробовала указать ему на
дверь, когда он заявился утром, но ничего из моих потуг не вышло.
— Слушай, дружок, — сказала я, как только он
появился, — мы, разумеется, не живем вместе, и ты не обязан передо мной
отчитываться, но ты пообещал, что придешь… Но сам вместо этого прошлялся где-то
всю ночь. Я могу тебя понять, если ты со своими дружками лупил по струнам все
это время, я могу понять, если ты нажрался и пьяный не мог дойти, но если ты
был у какой-то бабы… Это раньше мне было все равно, но теперь все изменилось. Я
уже не та. И ты мне не нужен после какой-нибудь смазливой шлюшки. Мне не нужны
ни твои постоянные измены, ни случайные кратковременные романы. И если ты без
других баб обойтись не можешь, то давай спокойно расстанемся и будем жить, как
раньше, как будто ничего и не было.
Выговаривая все это, я старалась оставаться спокойной, чтобы
не сорваться на крик, как последняя торговка на базаре. В самом деле, я же
знаю, что Герт не подарок, алкоголь и женщины всегда были у него на втором
месте (на первом, естественно, группа и музыка — близнецы-сестры), а уж
какие-то постоянные привязанности — это вообще дело десятое. Так что горбатого
только могила исправит, и не надо на этот счет строить никаких иллюзий.
Я замолчала и ждала ответа. Но Герт, вместо того чтобы
начать что-то объяснять или доказывать, подошел ко мне, взял за подбородок и
посмотрел в глаза.
— Ты волновалась за меня, малышка? — тихо спросил
он.
— Вот еще! — попробовала я освободиться, но он
держал крепко.
— Волновалась, — он ухмыльнулся, — я вижу. Я
не виделся ни с кем из группы, и я не нажрался, а тем более не был ни у какой
бабы. Просто так сложились обстоятельства, нужно было решить кое-какие дела.
Извини, но сейчас я сказать тебе ничего не могу. А насчет измен… В моей жизни
их было столько, что теперь и самому противно становится, как начнешь
вспоминать… Так что давай не будем об этом. Я решил остаться с тобой, поэтому
все другие бабы мне до лампочки. Слово рокера, — добавил он и засмеялся.
