— Вот ты где, — Герт появился в дверях спальни с
двумя высокими бокалами в руках. — Любуешься?
— Ага, — я кивнула. — Не надоело каждый день
на них смотреть?
— Нет. — Он протянул мне бокал. — Иногда,
конечно, так противно бывает, на свою рожу в зеркале глядеть неохота, а
посмотришь на них и… принимаешь правильное решение.
— Да ну? — не поверила я. — Нет, пить не
хочу. Я и так сегодня достаточно приняла, это будет уже слишком.
— Сначала попробуй, — настаивал Герт, —
коктейль моего собственного приготовления.
— После коктейля мне точно станет плохо.
— Не станет. Да ты только попробуй.
— Ладно, — мне надоело спорить, — моя смерть
будет на твоей совести. — Я немного отхлебнула. — Не знаю, чего ты
туда добавил, но вкус какой-то странный.
— Все так говорят, — Герт засмеялся, — но
потом просят соорудить еще. Можешь даже не спрашивать, что там такое есть, все
равно не скажу — секрет фирмы.
— Не больно-то и знать хотелось, — я пожала
плечами и отхлебнула еще немного. — А говорят, что на лица погибших
смотреть вредно. У этих фотографий плохая энергетика. Лучше всего вешать на
стену какую-нибудь картину со спокойным содержанием.
— Да, подруга, — Герт приблизился вплотную, —
похоже, что тебе действительно не следует больше пить. Все, хватит. Официант,
этому столику больше не наливать! И потом, какой дурак сказал тебе про плохую
энергетику? На хороших людей никогда смотреть не вредно. Неважно, живые они или
уже умерли. А у меня тут плохих нет, сама знаешь. — Он слегка тронул
колокольчики, висевшие на длинной тесьме. — Вот, до сих пор висят и будут
висеть, пока я жив. Хороших людей забывать не стоит, а то и тебя забудут.
— Герт, не кипятись, — я поставила бокал на столик
и обняла друга, — просто ляпнула, не подумав.
— Ладно, — он махнул рукой, — всем давно
известно, что журналисты — люди совершенно бесцеремонные. А насчет картин…
Пойдем покажу тебе кое-что, — он пристроил свой бокал рядом с моим и тоже
обнял меня за талию. — Вперед, красивая.
Мы снова оказались в комнате Ксюхи, но если я ограничилась
беглым осмотром, не желая ломать ноги, перелезая через груды разного хлама,
сваленного на полу, то Герта это не остановило.
— Беспорядочек, — он покрутил головой, — но
ничего, прорвемся. — Ногами он отшвыривал разный мусор, расчищая для меня
дорогу.
— Слушай, Герт, — все внимание я сосредоточила на
том, чтобы куда-нибудь не наступить, — ты здесь хоть изредка убираешься?
— Здесь нет, — он качнул головой, — да и
зачем? Я эту комнату хотел приспособить под инструменты. Не стану же я с
тряпкой каждый день лазить под ними.
— Знаешь, — я остановилась, — каждый день это
было бы слишком, не спорю, но хотя бы раз в месяц или в год…
— Ну, ты даешь! — Он расхохотался. — Если я
начну здесь убираться, то как раз целый год и уйдет. Так что, пусть все лежит,
как лежит.
— Нет уж, — теперь возмутилась я, — если ты
сподобился меня сюда привести, то я помогу тебе навести порядок. Не скажу, что
жить не могу без половой тряпки и веника, но этот хлев бьет все рекорды. Так
что, — добавила я, — хочешь не хочешь, милый, а завтра тебе придется
этим заняться.
— Здорово, Леда, — он посмотрел на меня. —
Сначала приведем здесь все в порядок, а потом ты переедешь ко мне жить. Как ты
на это смотришь?
— Как человек, стоящий среди огромных куч
мусора, — ответила я первое, что пришло в голову. — А может, не стоит
так торопиться. Давай повстречаемся немного, узнаем друг друга…
— Не иначе с ума сошла, — Герт сочувственно
приложил руку к моему лбу. — Да ведь мы с тобой знакомы двадцать лет, ты
меня знаешь как облупленного. Все, бросай свои дамские отговорки, уберем здесь
все, и переедешь. Мало, видите ли, она меня знает! Ничего, успеешь еще получше
узнать.
— Подожди, Герт, — я прервала его возмущенную
тираду, — я не в том смысле, что мы мало знаем друг друга, а в том, что мы
взрослые люди и у каждого из нас есть какие-то свои привычки, пристрастия… А
тут постоянно жить с другим человеком… Сам же говорил про ошибки и конфликты.
— Но кто-то меня быстро поставил на место, —
напомнил Герт, — так что давай подумай немного, а потом все же решай, а то
мы так с тобой до шестидесяти лет не поженимся. А в шестьдесят кому мы такие
старые развалины будем нужны?
Вот и поговори серьезно с этим шутом гороховым. Я замолчала
и попыталась продвинуться еще немного вперед. Герт, видимо, тоже вспомнил,
зачем мы сюда забрались, решительно отшвырнул коробку из-под «Унитрона»,
сдвинул в сторону какую-то подставку, собрал в узел тряпье, видимо, вышедший из
употребления сценический прикид, и добрался наконец-то до стены.
Картина. В столь плачевном состоянии мне картины видеть еще
не приходилось. Слой пыли на полотне смело мог соперничать по толщине с
гамбургером, продаваемым в «Макдоналдсе». Герта такое явное пренебрежение к
произведению искусства, видимо, тоже смутило, потому что, бросив мне:
«Подожди», он вернулся к куче тряпья и ожесточенно принялся там рыться.
Вернулся он через пару минут с какой-то длинной тряпкой, судя по всему,
когда-то ярко-оранжевой, но теперь весьма блеклой и невзрачной.
— Сейчас, сейчас, — бормотал мой дружок, пытаясь
освободить картину от пыльного гнета, — сейчас мы все приведем в божеский
вид.
Прессованные пласты пыли отваливались и шлепались вниз, и на
восстановительные работы ему потребовалось не меньше десяти минут, пока стал
проглядывать какой-никакой рисунок. А Герт уже вошел в раж и оттирал картину с
остервенением.
— Готово. — Он отошел в сторонку, любуясь делом
рук своих. — Что скажешь?
Я молчала. Под невысоким деревянным шатром стояла высокая
белая ваза. Она словно была пронизана лучами солнца, такими тонкими и хрупкими
казались ее стенки. Ни один посторонний цвет не посягнул на эту безупречную
белизну, и все вокруг будто озарялось ею. Две тонкие, чуть изогнутые ветви
бамбука слегка шевелил ветер и мягким золотисто-коричневым отблеском наполнялся
деревянный шатер. Одна веточка немного выше другой, ее листья длинные и узкие.
Но у той, что поменьше, пара светло-зеленых побегов.
Как просто, но вместе с тем как изящно и тонко. Каждая линия
на своем месте, ничего лишнего, ничего, что нарушало бы гармонию.
— Ну как? — Герт посмотрел на меня. — Смог я
тебя удивить?
— Еще бы! — Я наконец-то оторвалась от
картины. — Откуда у тебя такое чудо?
— Почти стихами заговорила. — Герт
усмехнулся. — Подарили. Причем тот же самый человек, что и тебе недавно
сделал подарок.
— Карчинский? Так это он написал эту картину?
— Конечно, — Герт беспечно махнул рукой. —
Называется «Ветви бамбука в нефритовой вазе». Когда-то такую же написал Аю Гун,
а он только сделал с нее копию. Кстати, у меня и еще кое-что есть.
