— Вот такие дела, — закончил художник, — но
это еще не все. Вы же видели, что произошел пожар и многие мои работы
пострадали. Значит, теперь придется выставку в Москве отложить.
— Но почему вы сами не объяснили банкиру то, что сейчас
объяснили мне? — Я с непониманием уставилась на Карчинского.
— А вы думаете, что у его модели от моего объяснения
пропало бы всякое желание завладеть красивой игрушкой? Если вы так считаете, то
совершенно не знаете людей. Нет, дорогая Леда! Мое объяснение лишь подстегнуло
бы их желание. И ее и его. Это ведь не просто поделка известного
художника, — он криво усмехнулся, — а действительно настоящее
произведение искусства, которому несколько веков. Банкира и его сучку,
напротив, это только еще больше раззадорило бы.
— Наверное, вы правы, — я вздохнула, — но
теперь это произведение погибло во время пожара.
— А вот и нет! — с жаром возразил художник. —
Конечно, мастерская моя пострадала очень сильно, но дело в том, что несколько
картин, а также ваз украли еще до того, как начался пожар.
— Значит, та самая корейская ваза не пострадала?
— Именно. И я точно знаю, где она может находиться.
Карчинский встал и несколько раз прошелся по комнате, затем
подошел к столику, налил себе вина и залпом выпил его.
— Вы могли бы помочь мне, Леда, — заговорил он,
забирая мои руки в свои, — мне сейчас просто не к кому больше обратиться.
— А что мне нужно сделать? — Я попыталась мягко
высвободить руки, но художник не отпускал.
— Вы можете отправиться к банкиру и сказать ему, что
ваза из Кореи и она очень нужна для предстоящей московской выставки. Кроме
того, я не пожалею никаких денег и готов отдать их в обмен на вазу. Модель же
получит какую угодно из моих картин или ваз, но только не эту.
Я молчала, раздумывая над предложением.
— Вы сделаете это для меня, — Карчинский заглянул
мне в глаза, — вы не оставите меня в беде, Леда?
— Хорошо, — я кивнула. — Конечно, я могу
отправиться к банкиру. И даже сделаю это прямо сейчас.
— Чудесно! — Карчинский с чувством сжал мои
руки. — Это было бы чудесно. Поезжайте, Леда. Надеюсь, что вы найдете
нужные слова для этого субъекта. А я останусь здесь и с нетерпением буду ждать
вашего звонка.
Карчинский засуетился. Он воспрял, как человек, который
неожиданно нашел выход из тупиковой ситуации. Теперь он снова был полон
энергии, снова готов был к действию. Не успела я опомниться, как он проводил
меня до двери, помог спуститься по лестнице и довел до машины.
— Я буду с нетерпением ждать, Леда, — как
испорченный механический болванчик, повторял он одну и ту же фразу.
Только выехав на дорогу, я смогла наконец-то привести свои
мысли в порядок. Интересно, если Карчинский такой умный и такой проницательный,
то почему он не послал к банкиру своих громил? Или не поехал сам. А если бы я
не подвернулась ему, то как бы он тогда вышел из этого положения?
Ладно. Телохранителей своих, возможно, он не хотел посылать,
потому что их могли встретить не менее крутые парни и здорово им навалять. А
так приезжает женщина. Никаких подозрений это не вызовет. Карчинский не поехал
сам, видимо, из-за того, что не хотел иметь дела с банкиром после памятной
встречи на выставке. Кому же приятно встречаться с человеком, которого ты
оскорбил. А Карчинский вел себя именно оскорбительно. А теперь он должен
явиться в роли просителя. Да, весьма двусмысленная ситуация, с какой стороны на
это ни смотреть. Тем более что он считает банкира напрямую причастным к пожару.
Ох, как же мне хорошо жилось без всех этих дурацких разборок.
Я прекрасно знала адрес, по которому можно было найти
Ивлева. Да и кто из жителей Петербурга не слышал о банке «Северная корона»,
который занимал высотное здание с — зеркальными окнами недалеко от Дворцовой
площади. Пожалуй, что мало кто его и не видел. Поэтому я свернула недалеко от
Семеновского проспекта и поспешила в центр.
Конечно, банкир был очень и очень занят, но я проявила
просто чудеса настойчивости, дважды воспользовалась своим служебным
удостоверением, трижды повыше подернула юбку, один раз позволила хлопнуть себя
пониже спины, но все же добралась до святая святых «Северной короны», где находился
Ивлев. Секретарша, способная выдержать конкуренцию с каменной бабой, каковых
иногда еще находят на курганах в Задонье, встала стеной, непроходимым лесом и
дремучим бором, чтобы не позволить мне посягнуть хотя бы на одну секунду
драгоценного времени банкира.
Я решилась на крайние меры. Достав свой потрепанный
блокнотик, я вырвала из него листок и написала всего три слова. После этого
свернула записку и отдала ее этой фурии, попросив срочно передать банкиру.
Секретарша с сомнением посмотрела на меня, затем на листок,
но я настойчиво кивала и даже пыталась слегка подтолкнуть ее к кабинету.
Наконец она решилась и скрылась за дверью. Не прошло и полминуты, как она
вылетела из кабинета с весьма растерянным выражением лица, если только каменные
истуканы с полустертыми лицами могут теряться, и проговорила:
— Прошу. Господин Ивлев примет вас.
— Благодарю, — ответила я тоном светской львицы и
неторопливо прошла в кабинет.
Если бы любопытство было способно разъедать предметы подобно
серной кислоте, то я вся была бы в дырах, пока вошла в кабинет. Но господин
Ивлев даже не удосужился встать из-за массивного стола.
— Что это значит? — спросил он, помахивая в
воздухе моей запиской.
— Вы же умеете читать, — в тон ему ответила я.
— Конечно. — Банкир ехидно сощурился. — Здесь
вы нацарапали: «Карчинский. Ваза мэбен». А теперь я хочу знать, в чем,
собственно, дело?
— Могу объяснить в двух словах, — ответила я,
устраиваясь на стуле напротив него.
В это время из смежной комнаты послышался какой-то звук, и
дверь, слегка скрипнув, приоткрылась. Послышались шаги, но в кабинет никто не
вошел. Банкир не обратил на это никакого внимания. Я тоже постаралась
проигнорировать тот факт, что неизвестный собрался самым наглым образом слушать
наш разговор, который, надо сказать, занял не больше пяти минут.
Я изложила Ивлеву причину отказа продажи вазы, сказала, что
во время ночного пожара ваза пропала и Карчинский готов заплатить любые деньги,
чтобы вернуть этот экземпляр для выставки. Я была весьма красноречива и
убедительна. Я старалась подобрать наиболее точные фразы, чтобы не допустить
никаких иных толкований.
Ивлев действительно оказался очень умным и очень хитрым.
Он не закричал сразу: «Вон!» — и не вызвал своих
телохранителей, чтобы они выдворили меня. Напротив, он, усевшись поудобнее в
кресле, самым наглым тоном заявил, что это все гнусные инсинуации в его адрес,
к пожару он совершенно не причастен, никакой вазы у него нет, и вообще он давно
забыл и про Карчинского, и про его выставку. А засим не будет ли девушка столь
любезна, чтобы покинуть его кабинет, потому что она мешает ему работать.
