— Кто это был? — спросил Герт совсем не сонным
голосом.
— Карчинский, — ответила я, — приходил
забрать свою картину.
— Гонишь, — сказал Герт и сел на постели. —
Что ему было от тебя нужно?
— А почему ты спрашиваешь сейчас, а не вышел сам, когда
мы с ним так мило разговаривали? — в свою очередь, спросила я.
— Лень было вставать, — признался Герт, почесывая
живот. — Да ведь он и не стал бы при мне говорить.
— С чего ты взял? — Я присела на край
кровати. — Он ведь, кажется, твой друг.
— Но этот друг не ко мне приехал со своим делом, а
притащился к тебе посреди ночи, — резонно ответил мой дружок. — Так
ведь, моя милая?
— Так-то оно так, — я начала злиться, — но
почему ты не вышел? Гад ты последний, вот и все.
— Да не хотел я вам мешать. — Герт потянулся ко
мне и, несмотря на мое сопротивление, все-таки привлек к себе. — Не
кипятись, малышка, давай лучше поговорим. Чего он от тебя хотел?
— Он хотел, чтобы я улетела завтра в Москву и передала
от него одному человеку посылку и письмо. И как мне теперь поступить? Лететь
или не лететь?
— А ты что решила? — спросил Герт, поправляя мои
волосы. — Сама как думаешь?
— Полечу, наверное, — неуверенно ответила
я. — Не думаю, что это может быть опасно. Не бомбу же он посылает.
— Не бомбу, факт. — Герт взъерошил волосы. —
Вряд ли это связано с чем-то криминальным. У него и здесь хватает заморочек. А
когда вернешься? — перевел он разговор.
— Завтра же и вернусь. Вечером. Так что ты, мой милый,
будешь весь день предоставлен сам себе. Только давай без глупостей.
— Есть, мой генерал, — Герт дурашливо приложил
руку ко лбу. — К твоему возвращению я буду ожидать тебя дома с розами и
шампанским.
— Лучше с горячим ужином. — Я шутливо хлопнула его
по спине. — Давай-ка укладываться, милый, а то мне завтра вставать чуть
свет.
Герт согласно покивал, но отпускать меня совсем не
собирался. Спорить с ним было бесполезно, и я решила отоспаться в самолете.
* * *
Черт возьми! Черт бы побрал весь авиатранспорт вместе со
всеми авиапассажирами! Черт бы побрал не в меру разговорчивых соседей, которым
все равно на кого изливать свое красноречие! Черт бы побрал климактерический
синдром, который делает некоторых особей женского пола просто невыносимыми!
Ну как, скажите на милость, можно думать о чем-то хорошем
или красивом, если старая облезлая выдра громким визгливым голосом весь полет
терзала мой слух о перенесенных всеми ее родственниками операциях. К концу
полета я дошла до кондиции и уже просто была готова применить физическую силу к
этой старой дуре, чтобы она с многочисленными увечьями снова попала на
операционный стол. И чтобы достался ей хирург-маньяк и садист. Вот тогда бы моя
душа хоть немного успокоилась.
Злая, раздраженная, невыспавшаяся, я наконец-то миновала все
препоны аэровокзала, которые и придуманы только для того, чтобы доказать людям,
насколько они ничтожны, и выкатилась на улицу. Черт бы побрал Карчинского с его
вазой!
— Эй, дамочка, — окликнул меня неторопливый
голос, — желаете куда-нибудь?
— К черту на рога, — огрызнулась я, — или к
чертовой бабушке в деревню, если вы только знаете адрес.
— Конечно, дамочка, как же нам не знать такой простой адрес, —
водила ощерился, показывая неровные желтые зубы. — Могу с ветерком
домчать, могу немножко помедленнее ехать. Согласны?
— Угу, — я угрюмо кивнула. — Ладно, поехали.
Адрес по дороге скажу.
Водитель оказался словоохотливым мужичонкой. Веселый, но в меру,
ненавязчивый, не наглый, он спокойно рулил, развлекая меня немудреными
побасенками. Что-то такое было в больших, чуть навыкате глазах и курчавых
волосах, что роднило его с Яшей Лембаумом.
— Вы еврей? — напрямую спросила я.
— А что, так сильно заметно? — Он слегка
повернулся ко мне. — Как говорит моя дорогая мамочка Роза Израилевна:
«Принадлежность к избранному народу все равно не скроешь». А вас это очень
сильно раздражает?
— Нет, — я пожала плечами. — Я просто так
спросила. Вы мне напомнили одного моего сотрудника, Яшу Лембаума.
— Вот здорово! — Он засмеялся. — А я Йосик.
То есть Иосиф Ленперг. Видите, даже фамилии у нас с одной буквы начинаются. И
все-таки, дамочка, куда вас отвезти? Или вы просто хотите покататься по городу,
пока не исправится ваше плохое настроение?
Может, это и не самое умное решение — тратить деньги,
катаясь по Москве, но мне действительно необходимо было немного прийти в себя.
Как же мне не хватает моего Измайловского парка! Как мне не хватает серого
низкого неба и серой воды Невы! Хорошее настроение на самом деле мне может
вернуть только родной Питер. Такой сырой, такой продутый всеми ветрами, но
все-таки родной.
— Знаете, — сказала я, — отвезите меня
куда-нибудь, где я смогла бы немного побыть одна, подышать воздухом. Ведь есть
же у вас парки. Сокольники, что ли…
— Нет, — Йосик даже притормозил немного, — не
надо вам в Сокольники, я вас лучше в Останкино отвезу. Там прекрасный
ботанический сад. Походите, подышите, сразу в себя придете. Согласны, дамочка?
— Конечно, — я немного повеселела. — Скажите,
а почему вы все время говорите «дамочка»?
— Потому что моя дорогая мамочка Роза Израилевна с
детства учила меня быть вежливым. — Йосик снова разулыбался. —
«Девушка» говорят, когда хотят завязать какое-то близкое знакомство или
навязать свое общество. Это больше подходит для русских или кавказцев. Только
последние говорят «дэвушка» и обязательно подмигивают. А что, разве не так?
— Так. Все правильно. — Я уже смеялась. — А
вы, Йосик, оказывается, веселый человек.
— А жить печальным на белом свете было бы слишком
грустно, — заключил еврей, водитель и философ. — Ну вот, мы почти и
приехали.
— А почему почти? — удивилась я. — Кажется,
прямо отсюда и можно гулять.
— Можно, — согласился Йосик. — Но я хочу
подвести вас поближе к ботаническому саду. А знаете что, — он повернулся
ко мне, — если вы мне скажете, сколько времени здесь пробудете, то я за
вами могу приехать. Уверен, что прилетели вы в Москву не только затем, чтобы в
ботаническом саду погулять.
— Хорошо, — ответила я. — Мир, оказывается,
не без добрых людей. Думаю, что часа полтора мне вполне хватит.
Я пошла по дорожке и услышала позади себя шум отъезжающей
машины. Даже если Йосик не вернется вовремя, как-нибудь доберусь. В конце
концов, Карчинский не указал мне точное время, когда я должна явиться в Центр
корейской культуры. А значит, Александру Паку придется немного подождать его
вазу мэбен.
Уходя все дальше, я поддевала носком сапога опавшие листья и
вспоминала то чудо, которое видела на выставке Карчинского.
