— Вы только не подумайте, Леда, — Иванов завладел
обеими моими руками, — что я делаю вам какое-то непристойное предложение.
Напротив, я отношусь к вам с уважением. Вы вообще можете остаться там одна, а я
переночую у кого-нибудь из родственников.
— Только этого не хватало! — вырвалось у меня.
— Я готов выполнить любое ваше желание. — Иванов
слегка сжимал мои руки. — Вы согласны?
— Нет! — Я резко освободилась. — Я обещала
Герту, что вернусь сегодня вечером, и менять свои планы мне совершенно не
хочется. Простите, если я вас обидела.
— Ничего, ничего, — заверил меня
авангардист. — Это вы меня простите.
— Ничего, — сказала я. — Но сейчас я бы
хотела покинуть вас, чтобы привести себя в порядок. Носик попудрить, сами
понимаете.
— Дамская комната на втором этаже, — подсказал
Иванов, — как выйдете в холл, сворачивайте направо и идите по коридору до
конца. А я подожду вас в вестибюле.
— Не стоит, до свидания, — быстро произнесла я и,
подхватив сумку, поспешила к выходу из бара.
Я точно следовала указаниям Иванова, но, наверное, что-то
все же перепутала. Коридор не просто сворачивал вправо, он делал это несколько
раз, а в конце никакой дамской комнаты не было, напротив, была лестница,
ведущая вверх. Ладно, поднимусь туда, может, там она и должна быть.
Но лестница вывела меня к галерейке, откуда я рассматривала
панно. Ну не идти же мне к этому Паку, чтобы он объяснил мне дорогу. Мне и
одного разговора с ним вполне хватило. Мое дело вообще маленькое. Карчинский
попросил меня передать вазу и письмо, что я и сделала. Стоп! Письмо! Чертово
письмо, про которое я и не вспомнила. Нет! Как раз вспомнила. Хорошо еще, что
не в поезде, когда он уже подъезжал бы к Питеру. Вот было бы дело! Так,
придется извиниться перед этим нахалом и отдать ему письмо. Какое счастье, что
меня задержал Иванов, иначе я давно бы отсюда убралась и про письмо точно не
вспомнила бы.
Вот и знакомый коридорчик, а за ним приемная. Пустая
по-прежнему. И дверь в кабинет приоткрыта. Может, Пак уже ушел куда-нибудь? В
этом случае я просто оставлю письмо на столе и сама потихоньку уйду. Отличная
мысль, на удивление все хорошо складывается.
Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Никого.
Просто чудесно. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, я вошла внутрь и
приблизилась к столу. Но все мысли тут же вылетели у меня из головы, когда я увидела
в углу груду черепков. Разбитая ваза! Та самая ваза, которую меня просил
доставить сюда Карчинский и которую я везла с такими предосторожностями. И
сомнений у меня никаких не было в том, что это та самая, потому что черепки
покоились на мягкой бумаге розовато-кремового оттенка. Именно в нее и была
завернута моя ваза.
Моя ваза! А этот придурок ее разбил! Уничтожил такую
красоту! И как только рука поднялась?! Зачем, ну зачем он это сделал? Я в
растерянности стояла посреди кабинета, глядя на груду черепков, но тут громкий
и резкий голос прервал мои размышления.
— Ты всегда так долго возишься? — спросил резкий
голос с очень сильным акцентом.
— Сейчас иду, — ответил ему низкий голос,
показавшийся мне знакомым.
Конечно, это же голос Пака, с которым я разговаривала здесь
какой-то час назад. Вот только уверенности и властности в нем поубавилось,
наоборот, появились подобострастные нотки. Как, однако, быстро меняется человек
в зависимости от обстоятельств.
Я торопливо обернулась. Сейчас они войдут сюда, а я тут одна
в кабинете. И ваза эта разбитая… Я замерла, но из приемной никто не появился.
— Не инде
[26]
, — нетерпеливо
повторил голос.
Говорили где-то совсем рядом. И тут я заметила дверь,
которая вела из кабинета в соседнее помещение. Что же я удивляюсь? Точно такая
дверь была в кабинете банкира Ивлева. А соседняя комната, наверное, специально
оборудована для отдыха. Не утерпев, наплевав на всякую осторожность, я подошла
поближе. Что-то говорят, но что именно — непонятно. Да и на чужом языке,
кажется. Жаль, что я не знаю корейского. И друзей у меня таких нет.
Есть! В мозгу что-то щелкнуло. У меня нет, но у Герта есть
его приятель Юрка Ли из этого «Сада наслаждений», что ли. Когда мы там были, то
его кто-то позвал на своем языке. Значит, он понимает. А мне что делать? Разве
что записать это все. Хорошо бы не слишком все исказить. Я торопливо шарила по
карманам, но вспомнила, что блокнот убрала в сумку. Теперь надо осторожненько
открыть ее и достать незаменимое орудие производства. Я торопливо шарила рукой,
но блокнот куда-то завалился. Вместо него я нащупала небольшой пластмассовый
предмет. А это еще откуда? Я вытащила неизвестный предмет на свет божий и чуть
по лбу себя не хлопнула.
Растяпа! Вот растяпа! Если в таком возрасте у меня склероз
начался, то это весьма чревато. В руке я держала диктофончик, с которым
отправилась по заданию шефа послушать веселых хохлов. Собиралась еще в редакции
продемонстрировать всем украинский юмор, да как-то забыла. А вот теперь
диктофончик здесь, и очень кстати!
Вот только слышно ужасно плохо. Я прижалась ухом к двери, но
все равно с трудом могла разобрать лишь некоторые слова. Была не была! Я
осторожно толкнула дверь. Она даже и не скрипнула, зато до меня стали
доноситься отчетливые голоса.
— Я же все объяснил, — произнес Пак, — чего
же вы еще хотите?
— Где художник? — закричал первый. — Что мне
твои объяснения!
— Ка ай он да
[27]
, — произнес Пак,
стараясь говорить спокойно.
— Кы ге тён мари?
[28]
— Голос стал
пронзительным.
— Е, — ответил глава Центра корейской культуры. —
Кы сара ми тябло ай о гу тарым сарали понесо. Едя. Сиро васо савари мэбен
[29]
.
— Кы савар?
[30]
— немного спокойнее
произнес первый.
— Ай. Тарын до понесо
[31]
. — Голос
Пака прозвучал с вызовом.
— Хампане?
[32]
— Голос снова взвился.
— Ам буту абсо
[33]
, — неторопливо
ответил Пак.
— Кы рен отыге комеда
[34]
, — в
голосе собеседника послышалась злость.
