— Я полагаю, — спокойный тон давался мне с большим
трудом, — что под давлением банкира Ивлева, который был вашим любовником,
выставку Карчинского закрыли.
— Правильно полагаете, — засмеялась модель. —
Только это еще не все. Я не выношу, когда что-то происходит не по-моему. Это
доводит меня до бешенства. Если я хочу что-то получить, то я все равно получу
это. Любым способом, заметьте.
— Как это понимать — «любым»?
— А вот так и понимайте. — Она снова
смеялась. — Художник думал, что он один такой умный. Прикинулся бедной
овечкой, выставку закрыли, вазу украли… Бедный и несчастный, впору доставать
носовые платки и пускать по кругу шляпу для сбора пожертвований.
— Вы полагаете, что вазу не украли?
— Что я полагаю, вас совершенно не касается. —
Голос модели стал насмешливым. — Но ваза могла находиться где угодно, а
теперь она находится у меня.
— Как у вас? — теперь я растерялась.
— А вот так. Не знаю, художник ли это хотел загладить
свою вину, или у меня появился тайный обожатель, но вазу я получила. И теперь
она здесь, сейчас прямо передо мной. Она моя, и я могу делать с ней все, что
угодно. Поставить на стол, чтобы любоваться ею каждый день, или убрать в шкаф,
чтобы она пылилась там среди ненужных вещей, разбить, наконец, если она мне
надоест. Вот так и получается, что одни всю жизнь мучаются, терзаются в
бесплодных усилиях, а другие получают все, что только пожелают. Это и есть
самое главное в жизни — иметь все, что тебе захочется.
— А вы не боитесь, Диана, что я сообщу художнику о
пропаже? Ведь он действительно волнуется из-за того, что вазу украли. У него
из-за этого крупные неприятности.
— А мне совершенно плевать на неприятности
других, — сказала Диана. — Меня это не касается. Только ведь вы,
Леда, ничего ему не скажете. И даже не думайте мне возражать.
Я привыкла получать все, что захочу, и не собираюсь никому
отдавать то, что мне принадлежит. Я лучше разобью эту вазу, но к художнику она
не вернется. Вы поняли? А если захотите полюбоваться ею, то приезжайте ко мне в
гости.
— Боюсь, что не смогу принять ваше предложение.
— Напрасно. — Она засмеялась. — У меня
большая и удобная постель, в ней хватит места для двоих. Мы могли бы поделиться
секретами, а заодно и поближе узнать друг друга.
— Вы не в моем вкусе, — ответила я и повесила
трубку.
Интересно, что эта маленькая дрянь себе воображает? А ведь
Ирочка Кривцова меня предупреждала. Если модель не может очаровать человека, то
старается вывести его из себя. Именно это она сейчас с успехом
продемонстрировала. Но ваза…
Ваза мэбен. Солгала она про нее или нет? Остается только
гадать. Я могла бы сказать Карчинскому, что ваза не пропала и находится у
Дианы. Но вдруг это только ее шутка? Она, скажем, хотела меня разыграть или
позлить. А художнику можно намекнуть о местонахождении вазы. Позвонить, но не называть
себя. И даже голос постараться изменить. Сказать и сразу повесить трубку. Нет,
наверное, это все-таки розыгрыш. Не может это быть правдой.
Ну откуда, скажите на милость, взялся тайный поклонник,
который знает о том, что модели очень понравилась ваза? Выходит, он украл ее и
сделал это для того, чтобы порадовать нордвиндскую диву. Бред какой-то. Не
может быть. А если все-таки может? И поклонник прекрасного у нас в наличии
имеется. Художник или искусствовед Иванов. Они ведь о чем-то спорили на кладбище,
да еще как! Может, выясняли отношения, а может, спорили насчет вазы.
Все. Хватит с меня. И этих тайн, и этих загадок. Пусть
модель с ее вазой хоть провалится, а я иду спать. Нет, все-таки нужно было
отключить телефон. Глядишь, перестала бы ломать голову на сон грядущий. Кстати,
сколько уже времени? Так, почти час ночи. А Герт, между прочим, так и не
собирается появляться Поздно — это вообще во сколько? В два, три или под утро?
Ладно, утром и разберемся, а пока спать, спать, спать… И лучше бы совсем ни о чем
не думать.
* * *
Как ни странно, но ночной разговор никак не отразился на
моем самочувствии, и проснулась я за пять минут до звонка будильника
отдохнувшей, бодрой, полной сил для новых свершений. В самом радужном
настроении я потопала в ванную, чтобы привести себя в порядок.
Энтузиазм мой несколько померк при взгляде на физиономию,
которая вчера пострадала от руки художника. Но, присмотревшись получше, я
решила, что все не так страшно и искусный макияж сделает свое дело.
Два часа ушло на то, чтобы привести себя в благопристойный
вид, но плодами своего труда я осталась весьма довольна. Это снова улучшило мое
настроение. Так. Теперь на повестке дня Герт. Если он опять заявит мне, что у
него были какие-то дела, он вообще больше не переступит порога моего дома,
пусть даже и не надеется. А вторым вопросом у меня стоял Карчинский. Как
угодно, но ему все-таки надо позвонить. По крайней мере, после этого моя
совесть будет чиста.
Но, видно, в этот день моей совести предстояли долгие
испытания, потому что Карчинский к телефону не подходил. Делать было нечего, и
с тяжким вздохом я покинула квартиру. Предстояло нанести ему еще один визит.
Если на этот раз он спустит меня с лестницы, то будет вообще-то совершенно
прав. В самом деле, разве мне одного раза не достаточно? А ведь теперь он
вообще распишет меня под хохлому. Что же делать? Нужно срочно что-то придумать.
Вот если бы я была не одна, то он воздержался бы и от таких разговоров, и от
рукоприкладства. Если бы…
Размечталась я однако. А что? Отлично бы получилось. Рядом
со мной, скажем, Лилька или Ирочка Кривцова. Да, неплохо. А еще лучше, если моя
замечательная маман. В этом случае досталось бы совсем не мне, а самому
художнику.
А на худой конец, сошел бы Яша Лембаум или даже Семен
Гузько. Бр-р! Я представила себе эскорт в виде Семена, и меня снова
передернуло. А может, все-таки обойдусь собственными силами? Но как бы мне
сейчас не помешало присутствие Герта. Вот что было бы по-настоящему
замечательно. Но мой дружок, как на грех, словно в воду канул. Ни вчера, ни сегодня
утром не объявился. Впору в розыск подавать.
А мастерская, вот она. Совсем рядышком. И холодок какой-то
противный в животе. Решиться мне все-таки идти туда или остаться на месте? Быть
или не быть? То be or not to be? Ну не убьет же он меня в самом деле? А идти
все равно не хочется. Кто бы мог подумать, что этот вальяжный тип может стать
совершенно бешеным? Никогда не знаешь, чего от этих художников ожидать.
Музыканты, они все-таки попроще. Пусть грубее, пусть у них тоже заморочек
хватает, но не таких же.
И зачем я только связалась с этим Карчинским? Правильно мне
Герт говорил, нечего было мне к нему соваться. Сдурела, не иначе. Так, может,
действительно плюнуть на все и уехать подобру-поздорову, пока ничего не
случилось? Хорошее намерение. Ну почему я всегда поступаю наоборот?
Я задавала себе вопросы, на которые не было ответов, а сама
потихоньку брела к мастерской. Ступеньки, еще подняться на один пролет. Почему
именно в такие моменты начинаешь обращать внимание на всякие мелочи? На окурок,
например, который валяется у самой стеночки. А окурок от сигареты «More». Илюша
Пошехонцев любитель таких. Илюша! Меня словно током пронзило. Что-то я не
припомню, чтобы Карчинский курил такие сигареты. А вот Илюша жить без них не
может.
