– Да, но что же тут расследовать? – развел руками Толмачев, все еще надеясь отбояриться от неприятного задания. – Насколько я понимаю, речь идет всего лишь об очередной эпидемии гриппа – это же не чума, в конце-то концов!
– Я не настолько хорошо разбираюсь в медицине, чтобы вести с вами научную дискуссию на должном уровне, а дилетантизма не терплю, – ответила вице-губернатор. – Именно поэтому разговаривать с Рыжовым придется вам, и я ожидаю подробного отчета.
Тяжело вздохнув, Толмачев опустился на длинный кожаный диван. Видит бог, он не хотел в это ввязываться! Дело такого масштаба грозило увольнением в случае неудачи, а неудачу он умел предвидеть, как никто другой. До тех пор, пока ОМР занимался мелкими делами в пределах одной больницы или поликлиники, все шло гладко. И все же его достали – сейчас, когда все складывалось как нельзя более удачно: Лицкявичус устранен и, кажется, не желает возвращаться, команда обезглавлена и рассредоточена, эта отвратительная баба, любовница Андрея, уволена, а Кадреску, от одного вида которого у Толмачева начинался нервный тик, сбежал. Никита, Вика и Павел Кобзев угрозы не представляют. Вскоре можно будет укомплектовать отдел теми, кому доверяет он, Толмачев, а не ставленниками вице-губернаторши… И надо же именно теперь случиться этой идиотской ситуации, в которой можно здорово опозориться!
Но тут ему в голову пришла еще одна мысль, от которой мрачное лицо Толмачева немного просветлело. Если правильно разыграть карты, то он раз и навсегда докажет, что не зря занимает место, а значит, уже никто не посмеет сместить его и вернуть Андрея! Так чем черт не шутит?
* * *
– Хорошо ты устроился, Андрей Эдуардович! – благодушно усмехнулся Лаврентий Рыжов, разглядывая интерьер просторной гостиной. – Вот, значит, как живут богатые пластические хирурги?
– Я – не пластический хирург, – возразил Лицкявичус с легким оттенком раздражения.
– Да ладно тебе! – рассмеялся вирусолог. – Прости, если обидел, – знаю, ты делаешь очень важное дело… Может, я тебе завидую?
– Мне?! Ты – академик, лауреат премий, носитель званий и так далее – с чего тебе мне завидовать?
– Ну, сам посуди: кто меня знает? Я, друг мой, как говорят, широко известен в узком кругу ограниченных людей, а ты – популярный писатель, любимец широкой публики… Бабы небось косяками за тобой ходят?
Лаврентий уже прилично набрался, а потому говорил откровенно, как любой алкоголик, потерявший тормоза и считающий, что все вокруг – его друзья. Когда-то они и в самом деле были приятелями, но с тех пор прошло много времени, и оба изменились – причем явно не в лучшую сторону. Лаврентий сорвался после смерти матери. Она не позволяла пагубным пристрастиям, основным из которых являлась невоздержанность в спиртных напитках, полностью овладеть Рыжовым. Жаль, ведь его гениальный мозг до сих пор способен генерировать удивительные идеи и фонтанировать парадоксальными решениями сложных проблем. Рыжов всегда жил на полную катушку, обожая мир со всеми его недостатками, пороками и странностями, любил женщин и хорошую, умную беседу. Но больше всего на свете он любил выпить, и с этим никто не мог ничего поделать – ни четыре его официальных жены, в конце концов оставившие попытки бороться с зеленым змием, ни коллеги, всячески пытавшиеся отвлечь Лаврентия и заставить употребить всю свою неуемную энергию во благо здравоохранению. Только Марья Дмитриевна умела с ним справиться, но ее уже давно нет на этом свете, а значит, единственный тормоз, способный замедлить сумасшедший бег к печальному финалу, сломался и больше не мог помешать Рыжову методично заниматься самоуничтожением. Андрей понимал бывшего приятеля лучше, чем кто-либо другой, ведь он и сам когда-то находился в том же положении. Его спасла сила воли и презрение к себе самому, тогдашнему. У Лаврентия же, похоже, не было внутреннего критика, который заставил бы этот могучий состав вернуться обратно на рельсы.
И все же он здесь – не забыл посетить старого товарища, хоть они и не общались целую вечность.
– Значит, ты встретился с Толмачевым? – сказал Андрей, переводя разговор на другую тему.
– Ты ведь его терпеть не можешь, да? – усмехнулся Лаврентий, закидывая ногу на ногу. Ему это движение удалось не сразу, и Андрей, подозвав Раби, застывшего в дверях и неодобрительно взиравшего на гостя, попросил принести кофе. Обычно домоправитель возражал, предпочитая подавать чай, но сейчас даже не пикнул.
– Скажем так: мы друг друга недолюбливаем, – ответил он на риторический вопрос Рыжова.
– Знаешь, я ведь с ним не общался в академии, но теперь склонен с тобой согласиться: мужик – редкостная сволочь!
– Он и тебя успел против себя настроить?
– Много времени ему не потребовалось! Во-первых, этот твой Толмачев, видимо, страшно боится расстроить начальство. С одной стороны, комитет со своими предписаниями, с другой – вице-губернатор и сам губернатор, и каждый из них норовит потянуть в свою сторону и внести собственную лепту в любое, даже самое незначительное дело. Но Толмачев, дурачина, не понимает, что рано или поздно выбирать все же придется, и вот тогда-то важно оказаться на правильной стороне!
– И какая же сторона правильная, по твоему мнению? – заинтересовался Андрей.
– А шут его знает – я никогда не умел выбирать стороны! – расхохотался Рыжов. В этот момент искреннего и неподдельного веселья Андрею показалось, что в лице этого располневшего, обрюзгшего и сильно постаревшего человека проступили черты старого однокашника по Военмеду. Рыжов не лукавил, говоря про неумение правильно «выбирать стороны» – он всегда действовал прямолинейно и потому нажил себе немало врагов.
– И что же за предписания тебе выдали на сей раз?
– Обхохочешься! – со смехом хлопнул себя по ляжкам Лаврентий. – Ну, во-первых, от всего медперсонала сейчас требуется ношение маски или ватно-марлевой повязки, представляешь?
– Да уж, особенно поможет повязка! – скривился Андрей. – Еще лучше использовать противогаз – это уж наверняка спасет!
Вирусолог снова рассмеялся.
– Ага! Но это – еще не вся дурь, как ты понимаешь. Нам предлагают ввести карантин!
– Это по гриппу-то? То есть комитет всерьез полагает, что реально локализовать вирусную инфекцию при помощи карантина?!
– Вот-вот! – давясь от хохота, закивал Лаврентий. – Что толку отлавливать и изолировать больных, сходящих с трапа самолета или с поезда, если они уже успели заразить всех пассажиров? Просто у остальных грипп разовьется спустя инкубационный период… Кстати, это уже совсем другая песня.
Несмотря на то что Рыжов находился прилично подшофе, его лицо мгновенно вновь стало серьезным, даже озабоченным, что не понравилось Андрею: насколько он помнил приятеля, тот всегда слыл оптимистом.
– А что с инкубационным периодом?
– Понимаешь, что-то странное творится, – задумчиво пробормотал Лаврентий. – У некоторых больных он длится более двух недель, у других болезнь проявляется чуть ли не в течение суток после контакта с зараженным человеком. Таким образом, речь может идти о двух разных вирусах! Кроме того, смертность уж больно высока: за последние несколько недель от развившейся в рекордно короткие сроки пневмонии скончались больше десятка человек! А комитет, с одной стороны, предлагает принять эпидемиологические меры, а с другой – требует обстановки строжайшей секретности. Я понимаю, они боятся паники и того, что тот, кто креслом повыше, стукнет того, кто креслом пониже, по кумполу за то, что «запустил ситуацию».
