Здорово: он называет «проблемами» отравленных людей!
– Вика мне рассказала, – подтвердила я. – Но, насколько я понимаю, есть и хорошие новости: двое пациентов выжили.
– Один, – глухо поправил меня Лицкявичус. – Только один. Второй умер в реанимации сегодня утром.
– Боже мой… А что известно о выжившем?
– Мужчина средних лет, похоже, бомж или что-то вроде того. Пока это все. Он еще без сознания, поэтому ничего рассказать не может.
– И что нам делать? – в отчаянии спросила я. – Трупы будут появляться изо дня в день, а мы…
– Я закрываю линию «Виталайфа», – сказал Лицкявичус, прежде чем я смогла закончить фразу.
– Что?
Мне показалось, что я не расслышала.
– Сегодня, – продолжал он. – Вчера вечером получил ордер и прямо сейчас собираюсь в «Фармацию».
– А разве вы имеете на это право? – с сомнением спросила я.
– ОМР даны определенные полномочия.
– А как же Кропоткина? – не сдавалась я. – Она ведь не могла…
– Кропоткина ни при чем: распоряжение поступило из Москвы, и она ничего не знает. Поэтому надо действовать быстро: как только станет известно о закрытии линии, поднимется волна! Я бы уже был там, но не мог отменить операции.
– Андрей Эдуардович! – раздался тоненький голосок у меня за спиной. Обернувшись, я увидела худенькую девушку, одетую в голубую больничную пижаму. Обладательница длинных светлых волос и темно-карих глаз невероятных размеров была от подбородка до основания шеи замотана в бинты, а вдоль правой стороны лица тянулся длинный и тонкий розовый шрам, начинавшийся под бровью и уходящий под повязку. – Здравствуйте!
Ее фарфоровое личико сияло. К моему удивлению, тонкие губы Лицкявичуса слегка раздвинулись – а я-то думала, он вообще не умеет улыбаться!
– Машенька! Ну, и как у нас дела? – поинтересовался он, деловито приподнимая лицо девушки двумя пальцами за подбородок.
– Лучше всех! – радостно отозвалась пациентка. – Лидия Сергеевна говорит, что через неделю можно домой!
– Вот и прекрасно: хватит уже красивой и здоровой девице чужое место занимать!
– Я хотела сказать вам большое спасибо! – продолжая сиять, проговорила девушка. – Все говорят, что вы настоящее чудо сотворили!
– Чудеса – это к Гарри Поттеру, Машуня, – усмехнулся Лицкявичус. – Мы здесь такими вещами не занимаемся. Иди давай, а то ужин пропустишь!
Пациентка двинулась в сторону столовой с явной неохотой. Прощальный взгляд, брошенный на Лицкявичуса, был мне хорошо знаком: девочка безнадежно влюблена в своего врача. Это – обычное дело у медиков: ты вытаскиваешь человека с того света (ну, конечно, не обязательно так драматично!), и он потом смотрит на тебя, как на бога, ходит следом, словно привязанный, и мечтает, чтобы предмет его страсти хотя бы посмотрел лишний раз в его сторону. Мне, как анестезиологу, так еще не везло (если можно в этом случае вообще говорить о везении): обычно пациент не запоминает моего лица, к тому же еще и скрытого маской. Но Лицкявичус – другое дело, ведь он не только оперирующий, но и лечащий врач, общается с пациентами гораздо плотнее, чем мы, в реанимации.
– Автоавария, – сказал он, провожая девушку взглядом. – Больно было на нее смотреть, а сейчас…
– Сейчас она просто красавица! – воскликнула я.
– Да уж, когда последние бинты снимут – хоть на обложку модного журнала! – согласился Лицкявичус. Во время общения с пациенткой его глаза внезапно потеплели, и я задумалась о том, что, наверное, совсем не знаю этого человека и составила о нем негативное мнение слишком поспешно.
– А можно мне с вами? – спросила я.
Лицкявичус явно не ожидал такой просьбы с моей стороны.
– В смысле? – переспросил он. – В «Фармацию», что ли? Зачем это?
– Ну, дело все-таки неприятное – возможно, возникнут затруднения…
– А за вашей широкой спиной я буду чувствовать себя в большей безопасности? – Его светлые брови насмешливо изогнулись.
– В безопасности не в безопасности, а вместе все же сподручней!
Лицкявичус потер подбородок в задумчивости.
– Ладно, – сказал он в конце концов. – Едем!
По дороге я доложила Лицкявичусу о своих безуспешных попытках связаться с журналистом Афанасьевым.
– Мой… друг считает, что мне следует поговорить с девушкой Сергея, – добавила я в заключение.
– Ваш друг – тоже врач?
– Да, – кивнула я, чувствуя, что краснею: впервые я разговаривала об Олеге с малознакомым человеком, позиционируя его определенным образом. – Он заведует отделением.
– Может, мы знакомы? Как его имя?
– Шилов.
– Шилов, Шилов… Я знал одного Шилова, но в Москве. Валентина Анатольевича, нейрохирурга.
– Думаю, это его отец! – воскликнула я. – Отчество Олега – Валентинович, и он, кажется, работал в ЦКБ в Москве.
Лицкявичус с интересом взглянул на меня.
– Как тесен мир! – проговорил он и снова вперил взгляд в дорогу. Больше он не сказал ни слова, а я почувствовала разочарование, так как не поняла, что именно он имел в виду. Мне хотелось узнать больше, но спрашивать казалось неудобно, и я тоже замолчала, глядя в окно. То, что происходило за ним, мне совсем не нравилось. Утром, перед выходом на работу, я послушала прогноз погоды. Обещали дожди с грозами, но весь день ярко светило солнце, и как-то не верилось, что предсказание синоптиков оправдается. Однако сейчас я видела, как небо постепенно затягивается тяжелыми, разбухшими тучами и уже темнеет, несмотря на белые ночи. Скорее всего, гроза все же будет, а я, признаться, панически боюсь езды на автомобиле по мокрой и скользкой дороге!
На этот раз Заборский встретил нас уже не так любезно, как в прошлый. Лицкявичус без лишних экивоков сунул ему под нос бумагу с печатью, которую генеральный директор «Фармации» изучал довольно долго, словно выискивая возможность отказать в обыске.
– Вы хотите закрыть завод?! – словно не веря в такую вселенскую несправедливость, спросил Заборский.
– Только опечатать линию «Виталайфа», – спокойно ответил Лицкявичус.
– И… как надолго?
– До особого распоряжения.
– Да вы хотя бы представляете, какие убытки мы понесем?! – взорвался генеральный. Его лицо покраснело, и я, честно говоря, заволновалась, не случится ли с ним удар – вот тогда уж у нас точно начнутся неприятности! – Один день простоя линии стоит…
– В морге, – резко перебил его Лицкявичус, – лежат семь тел, а один человек в данный момент борется за жизнь в одной из городских больниц. Все они отравились синильной кислотой, которая предположительно содержится в «Виталайфе». Если мы выясним, что линия ни при чем, производство возобновится в самое ближайшее время, но я не собираюсь с вами спорить и доказывать, что человеческая жизнь важнее, чем ваша чертова прибыль!
