Павел покачал головой. Андрей всегда был упрям, но с возрастом это его качество становилось все более непреодолимым.
– Ладно, – вздохнул он, поняв всю тщетность своих попыток заставить друга всерьез задуматься о своем здоровье. – Да, я считаю, что он не видит в своих действиях состава преступления, всерьез веря, что вершит правосудие.
– Ну, в чем-то он прав, – пробормотал Андрей.
Павел нервно поправил очки.
– Ты оправдываешь его, что ли? Убийцу?
– Практически ко всем нашим жертвам это слово тоже вполне применимо, – возразил Андрей. – По их вине погибли или серьезно пострадали другие люди. Каждого из тех, кто мог желать зла погибшим, Карпухин и его ребята тщательно проверяли: у всех имеется алиби, которое подтверждается большим количеством народа.
– Значит, они были бы рады смерти своих обидчиков, но не убивали их? – уточнил Павел.
– Совершенно верно. Отцы, матери, сестры и братья, дочери и сыновья пострадавших пациентов были допрошены после того, как мы предоставили Карпухину собранные сведения.
– Интересно, почему этого не сделали раньше? – удивился Павел. – Скольких смертей, возможно, удалось бы избежать! А муж Юлии Устименко вообще до сих пор сидит…
– И будет сидеть, пока Карпухин не отыщет убедительных доказательств его невиновности, – кивнул Андрей. – Ты же знаешь, как ведутся дела об убийствах? У следователя куча дел, которые либо сразу раскрываются по горячим следам, либо становятся «висяками» просто потому, что распутывать их, используя методы Эркюля Пуаро и Шерлока Холмса, нет времени. В случае с Анной Дуровой все следы спутал маньяк, орудовавший в тех местах, где обнаружили ее тело; Анатолия Устименко обвинили в смерти жены лишь потому, что он казался наиболее вероятным подозреваемым; убийство патологоанатома Кудрявцева едва не повесили на его ассистента – к счастью, доказательств не нашлось, поэтому парень избежал тюрьмы, а дело об убийстве так и осталось нераскрытым… Ты ведь помнишь, что поначалу никто не связывал эти смерти – пока Карпухин не взялся за дело? Правда, в случае с Родионом Кудрявцевым у него возникли проблемы: патологоанатом покрывал ошибки своих коллег по больнице, а они, естественно, говорить отказываются и утверждают, что такого и в помине не было. Зато Карпухин проверил родичей всех пациентов, умерших в той больнице за несколько последних лет. Беда в том, что мало кто из них считает, что врачи действительно сделали все возможное для спасения жизни родственников: гораздо легче поверить в некомпетентность медиков, чем признать печальную правду! Если верить этим людям, Кудрявцев «спрятал концы в воду» по десяткам смертей, а это уж, согласись, ни в какие ворота не лезет! Тем не менее где-то среди всей этой шелухи находится то самое «преступление», за которое и пострадал патологоанатом.
– Но у нас ведь еще есть шанс его поймать, да? – с надеждой спросил Павел. – Я имею в виду, что этот маньяк не прекратил убивать и рано или поздно…
– Да уж, как бы не слишком поздно! – тихо произнес Андрей.
– А как же Горгадзе? – спросил Павел после того, как помолчал несколько минут, смакуя коньяк. – Насколько я понимаю, он не вписывается в общую картину? Человек с безупречной репутацией, заслуженный врач России…
– Знаешь, как говорят: и на солнце есть пятна? – прервал его Андрей. – Не знаю, имеет ли это отношение к нашему делу, но мне все же удалось кое-что нарыть на Горгадзе.
– Да ну? И что же он натворил, наш старичок-пенсионер?
– Тогда он еще не был пенсионером. Три года назад Горгадзе потерял маленького пациента. – Сказав это, Андрей извлек из кармана джинсов изрядно помятый листок. – У меня тоже есть бумажки, видишь? Некоего Ваню Дементьева сбила машина, и его с тяжелейшими травмами доставили в больницу. Мамаша наотрез отказывалась дать согласие на операцию, предусматривающую переливание крови.
– Она что, идиотка? – предположил Павел.
– Нет, сектантка. Ее верования предписывали не вмешиваться в естественный ход событий и строго запрещали такие методы, как переливание крови или, скажем, пересадка органов. Она считала, что ребенок все равно не жилец.
– Вот уж воистину – горе-мамаша! – сердито воскликнул Павел. – Я слышал о таких вещах, но лично, к счастью, никогда не сталкивался.
– А вот Горгадзе пришлось, как видишь, и его руки оказались связаны законом. За право помочь мальчику ему пришлось бороться в суде. Но, к сожалению, ценное время было упущено, и ребенок, проведя три недели в неотложной детской травматологии, умер. Перечень его травм впечатляет: ушиб головного мозга тяжелой степени, множественные переломы свода и основания черепа, переломы скуловых костей, закрытая травма груди, ушиб легких, перелом бедра, колоссальная кровопотеря. Ребенок нуждался в срочной операции. Однако Горгадзе пришлось терять время на обращения к прокурорам и исковые заявления. А мамаша все вопила, что «в теле ее сына не должна течь чужая кровь»! Зато потом она вдруг опомнилась и стала бегать по инстанциям, требуя наказать Горгадзе, который, по ее словам, не сделал все возможное для спасения мальчика. Разумеется, делу хода не дали, так как не нашли состава преступления.
– Да-а… А что бы ты сделал, Андрюша, если бы оказался на месте Горгадзе?
– Честно? Я бы послал эту тетку ко всем чертям!
– Тебя могли бы посадить, ты понимаешь?
– Авось пронесло бы! В любом случае я не стал бы бегать по судам: мое дело – спасти человека, и все способы при этом хороши… кроме убийства другого человека.
– Но ведь Горгадзе ни в чем не виноват – за что же его убивать?
– Шилов, если верить ему и Агнии, тоже не виноват в смерти Свиридина, и все-таки он получил письмишко от маньяка! В любом случае Карпухин настоятельно требует, чтобы мы держались подальше от этого дела. Если бы проблема не касалась одного из нас, мы бы сейчас с тобой вообще это не обсуждали.
Павел снова поправил очки и взялся за стакан: затянувшийся разговор явно этого требовал.
* * *
У девушки были длинные ноги, широкие плечи и узкий таз – спортивная фигура. Короткая шапка светлых волос, курносый нос, усыпанный веснушками… Да, пожалуй, именно из-за этого носа и веснушек он и притащил ее сюда. Иначе зачем же еще?
– Ты уже проснулся? – сонно спросила она. – Который час?
Он предпочел бы, чтобы она больше помалкивала, но девушка, как назло, болтала без умолку. После двух бокалов вина ее речь полилась как из рога изобилия, и остановить болтушку не представлялось возможным. Как, черт подери, ее зовут? А, какая разница – лишь бы убралась поскорее… Надя?
Вообще-то Леонид терпеть не мог, когда цыпочки оставались у него на ночь: он слишком ценил уединение. Длительных отношений он не признавал и справедливо считал, что общение с женским полом влечет за собой определенную ответственность и, следовательно, проблемы. Женщины почему-то считают, что просто проводить время друг с другом недостаточно – обязательно нужно сначала звонить по тридцать раз на дню, спрашивая, где ты находишься, что делаешь и – просто кошмар какой-то! – любишь ли ее так же сильно, как этим утром, перед расставанием. Потом приходится таскаться вместе по магазинам, закупая продукты питания, салфеточки, чашечки и тарелочки – для уюта в доме. Самое интересное, что отвертеться от этого никак нельзя, иначе барышня обидится и обязательно произнесет сакраментальную фразу: «Ты меня не любишь!» Подтвердить это предположение означает полный и окончательный разрыв на месте его произнесения, поэтому откровенность в данном случае не поощряется. И, наконец, весь этот кошмар неизбежно приводит к тому, что девушка предлагает, как бы невзначай, вести совместное хозяйство. Раньше Леонид обычно «соскакивал» на втором этапе, но с течением времени понял, что лучше не доводить до него и привык заканчивать уже на первом: одна-две ночи, ужин в каком-нибудь ресторане, золотая побрякушка – и adios! Некоторые девицы такого хорошего отношения не понимают и продолжают названивать, учиняя допрос с пристрастием, но, как правило, большинство легко смиряются с привычным Леониду положением вещей. Ему не нужна постоянная компания женщины, от этого только лишняя головная боль, но и совсем без дам он обходиться не в состоянии – так уж замысловато устроен его организм.
