– Коку?! Это... кокаин, что ли? – переспросила Сарика, широко раскрыв свои и без того огромные глаза.
Люсиль лишь усмехнулась:
– Нам требовались обезболивающие средства, а таможенники здорово подворовывали, вот и приходилось, как говорится, использовать то, что было под рукой. Местные жили тем, что выращивали коку, и нам тоже немного перепадало, потому что они в нас нуждались, ведь во всех окрестных деревнях был всего один знахарь – без медицинского образования, свято веривший в духов природы и лечивший с помощью заговоров и молитв. Так что дружеские связи с тамошним наркокартелем неплохо нам помогали.
– Наркокартелем?! – Сарика выглядела шокированной. – И вы... не боялись?
– А чего бояться-то? – пожала плечами Люсиль. – Делить нам было нечего, а местные жители гораздо больше опасались совершенно другого...
Она неожиданно прервалась, однако Сарика, отличавшаяся вниманием к деталям, решила уточнить:
– И чего же они боялись больше, чем наркодельцов, – вашего знахаря-колдуна?
Люсиль ответила не сразу:
– Там был один человек... Его называли «Тот-кто-живет-на-горе».
– Длинноватое имечко! – усмехнулась я, пытаясь как-то разрядить сгустившуюся атмосферу беседы.
Люсиль вполне серьезным тоном продолжила:
– Вот его-то местные и боялись по-настоящему. Он казался им чем-то вроде злобного бога – есть в мифологии индейцев аймара один такой бог, по имени Чинчакамак...
– А он и в самом деле жил на горе? – вновь подала я голос. Замешательство словоохотливой Люсиль заинтриговало меня не на шутку: обычно она любила поболтать и всегда радовалась, когда ей удавалось привлечь внимание благодарных слушателей.
– Да, – кивнула француженка. – На горе стоял его дом, и к этому месту не смел подойти ни один местный житель. Люди, работники «Того-кто-живет-на-горе», иногда спускались за провизией, и все предпочитали держаться от них подальше. Те, кто когда-то ушел работать к этому человеку, обратно уже не возвращались. Когда из окрестных деревень пропадали люди, ходили слухи, что их забрал «Тот-кто-живет-на-горе».
– А куда же смотрела полиция? – удивилась я. – Разве их не искали?
– Полиция? Не смешите меня – полиция в Боливии годна только для сбора дани с фермеров, выращивающих коку! Кроме того, они и сами боялись «Того-кто-живет-на-горе», и ничто на свете не могло бы их заставить перейти ему дорогу. Странное то было место... Даже не представляю, почему я там задержалась так надолго!
– Как же вас вообще занесло в такую даль? – удивилась Сарика.
– Да по молодости, по дурости все, конечно. Но это – только поначалу. А потом я влюбилась.
– В Южную Америку? – уточнила я.
– Да нет же! – рассмеялась Люсиль. – В главного врача нашей клиники в джунглях! Боже, какой он был... Вы даже не представляете – казалось, ему все было по плечу. Себастьян умел лечить без лекарств, лишь с помощью каких-то трав и корешков, о которых мы и слыхом не слыхивали. Он сам добывал змеиный яд, мог накормить целую больницу, если «вертушки» с провиантом не прилетали вовремя... В общем, не человек, а какое-то высшее существо – в буквальном смысле слова! Знаете, как мы его называли между собой? Сан-Себастьян, то есть Святой Себастьян. Я бросилась в эту страсть с головой – даже не подозревала, что способна на подобное безумство!
– Как же это прекрасно! – растроганно проговорила Сарика, и я готова была поклясться, что в уголках ее темных глаз блеснули слезы умиления. Это меня не удивило. За время общения с индийцами и арабами я успела прийти к выводу, что, несмотря на свой вспыльчивый, порой даже свирепый нрав, они – люди весьма сентиментальные, готовые расплакаться при любой подходящей возможности. Правда, так же быстро они и преодолевают эти неожиданные приступы слезливости.
Мы немного помолчали, и во время паузы я вспоминала о том, как впервые повстречала Шилова. Тогда мне и в голову не могло прийти, что дело закончится штампом в паспорте!
– Люсиль, а как давно вы работаете на «Панацее»? – спросила я, решив, что, раз уж француженку потянуло на откровенность, можно выудить у нее что-то действительно стоящее.
– Недавно, – ответила она, слегка удивившись. – А что?
– Ну, а все-таки?
– Около года... Нет, месяцев девять, я думаю. Черт, за это время вполне можно родить!
– А у вас есть дети? – тут же оживилась Сарика.
Произошло как раз то, чего я опасалась: индианка, скучавшая по своей семье, радостно извлекла из сумочки увесистую пачку фотографий всей своей многочисленной родни и принялась подробно рассказывать нам о каждом из них. Я старательно делала вид, что меня это совсем не раздражает, даже попыталась изобразить заинтересованность, но в глубине души ругала старшую сестру на чем свет стоит – ведь она сорвала мой план «допроса» Люсиль! С другой стороны, вряд ли француженка узнала многое о том, что происходит на борту, за столь короткий срок ее работы. Последним, кто пропал с борта корабля, был Петер Ван Хассель. Еленин не уточнил, когда именно это произошло, но, если рискнуть...
Сарика наконец перестала охать и ахать над фотографией своего младшенького, и я сочла возможным вернуться к интересовавшей меня теме. Разумеется, я не могла напрямую спросить, были ли знакомы эти женщины с доктором Ван Хасселем, поэтому начала издалека:
– Знаете, я еще совсем недолго работаю на «Панацее», но многое мне кажется странным...
– Странным? – удивились одновременно Люсиль и Сарика.
– Ну вот, например, почему – именно корабль? Можно же воспользоваться услугами обычной больницы... ну, пусть о-очень дорогой больницы, учитывая наш специфический контингент. Зачем тратить лишние деньги, отрываться от друзей и родных – не понимаю!
Сарика чуть нахмурилась, но тут же улыбнулась и ответила:
– В чем-то вы, конечно, правы, наши клиенты вполне могли бы позволить себе самые лучшие услуги в любых клиниках мира. Однако лишь небольшое количество этих заведений способны обеспечить им такую конфиденциальность, как наша «Панацея». На берегу никто не застрахован от камер папарацци, ведь за этими людьми охотятся, они «светятся» в новостях и светской хронике, поэтому каждое их мало-мальски важное «телодвижение» зачастую чревато серьезными последствиями. Вот, скажем, богатые арабские и индийские семьи свято блюдут чистоту и непорочность своих девиц, но времена изменились, и девушки уже находятся далеко не под таким сильным влиянием своих отцов и матерей, как пятьдесят или даже двадцать лет назад. Они учатся в смешанных школах и университетах, ездят отдыхать группами, включающими в себя молодых людей обоих полов, и, как результат... возникают нежелательные беременности. Вы можете себе представить, что это означает для всеми уважаемой состоятельной семьи? Это такой позор, который в старину можно было смыть только кровью развратницы! Но, как я уже говорила, времена сейчас не те – и слава Аллаху! Аборт стал хорошим выходом из сложившейся ситуации, и вот такие девушки попадают к нам. Или, допустим, если аборт делать поздно, мы позволяем им рожать на борту, а потом – на усмотрение семьи – нежеланного ребенка пристраивают в хорошие руки. И, заметьте, никто ни о чем не догадывается, а девушка возвращается в свою страну такой же непорочной, какой была до беременности! Ее можно выгодно выдать замуж, и ничьи толки и слухи не наведут ее мужа на мысль, что его невеста когда-то скомпрометировала себя: все, что случается на «Панацее», на ней же и остается.
