– Почему ты не перезвонила? – сердито спросил он.
– Ой, знаешь, не до этого было! – отмахнулась я. – У меня соседка умерла, надо помочь с похоронами. Кстати, вчера я заходила, но тебя не застала.
– Ясно, – кивнул он. – Надо поговорить. Сможешь зайти сегодня после смены?
– Постараюсь, – вздохнула я, с тоской представляя себе, как поползу к нему на этаж после семи операций подряд. С другой стороны, дома меня ожидала не самая лучшая обстановка, и я, чисто из эгоистических соображений, предпочитала провести некоторое время в обществе Шилова, чем сразу же после тяжелого трудового дня окунаться в похоронные проблемы.
Закончили мы позже, чем ожидалось. Мне еще пришлось задержаться в ординаторской, чтобы заполнить журнал за себя и болеющую коллегу, поэтому, когда Охлопкова неожиданно заглянула в кабинет, там находилась только одна я.
– Идите домой, Агния Кирилловна, – сказала заведующая, озабоченно глядя на меня. – Вы плохо выглядите.
– Уже заканчиваю, – вздохнула я, указывая на журнал.
– Я разрешаю вам сделать это завтра. Кстати, вы так и не выяснили, кто прислал сообщение от моего имени?
Я отрицательно помотала головой.
– Ну, ладно, давайте-ка домой!
Разумеется, я не собиралась ей рассказывать, что до того, как отправиться домой, еще собираюсь встречаться с Шиловым.
Он уже ждал меня в своем кабинете.
– Садись, – сказал он. – Ты, кажется права в отношении фирмы «Новая жизнь».
– Что с ней не так?
– Ничего особенного я не обнаружил. Совсем наоборот, они неплохие посредники, и проблем с их протезами, кажется, до сих пор не возникало – у тех, кто действительно с ними сотрудничает. Судя по документам, наша больница и в самом деле не работает с этой фирмой, так что, похоже, генеральный тебе не соврал. Дело не в этом.
– Тогда в чем же? – удивилась я.
– В том, что я поднял документы за прошедшие три года, когда меня еще и в проекте не было в этой больнице. Здесь действительно ни разу не ставили «СПАН»! Ставили «Зиммер», «CL UNIVERSAL» Мура и Томпсона, из наших – «ИМПЛАНТ» и «Эндосервис». И только «СПАН» не использовался ни разу, а ты сказала, что секретарша в фирме проинформировала тебя о том, что нам их поставили много. Куда они, спрашивается, делись? Кроме того, я звякнул в «Новую жизнь». – Шилов не дал мне прервать его. – Дважды, но в разное время.
– И что?
– А то, что оба раза я разговаривал с девушкой, а не с мужчиной. Похоже, к твоему приходу и в самом деле готовились! Кроме того, удивителен еще такой момент: зачем генеральному директору разговаривать с обычной клиенткой? В фирме, судя по компьютерному сайту, который я, надо сказать, досконально изучил, около десятка служащих, так почему же не нашлось какого-нибудь сотрудника рангом пониже, чтобы пообщаться с тобой?
Тут я решила, что пора рассказать Олегу о том, что я успела выяснить у Юли. Затем добавила, что встречалась с главным ортопедом города, и вкратце передала Шилову суть нашей беседы.
– Да, – кивнул он, – Зубов тебе все правильно сказал. Многие фирмы-посредники борются за госзаказы. Получение госзаказа – гарантированное поступление денег на счета фирмы по меньшей мере в течение одного года, а если повезет, то и нескольких лет. Выиграть тендер на поставку дорогостоящих эндопротезов в государственные и муниципальные клиники – огромная удача. Не секрет, что чиновники частенько лоббируют интересы какой-либо компании и таким образом выигрывается тендер. Для широкого использования порой поступают не лучшие протезы, а те, которые продвигает та или иная фирма-посредник. То же самое, между прочим, происходит и с лекарственными препаратами, и с медицинским оборудованием. Так вот, если, скажем, фирма тендер не выигрывает и не получает госзаказ, ей приходится довольствоваться частными заказами, что, разумеется, в разы уменьшает прибыль. А если протез еще и непроверенный… В общем, сама понимаешь! Если бы нашелся врач, который согласился (за определенную плату) использовать эндопротезы такой фирмы в большом количестве, убеждая клиентов в том, что только эта модель отвечает высшим показателям соотношения цена-качество, то это пошло бы на пользу и ему, и компании-посреднику.
– Ну да, – кивнула я. – Врачи, например, часто работают с фармацевтическими компаниями или аптеками, продвигая на рынке услуг определенные препараты и получая свою долю прибыли. Кстати, и рецепты они предпочитают выписывать на дорогостоящие зарубежные препараты, так как их процент с продаж в этом случае выше, чем они получили бы с отечественных аналогов.
– Точно! – согласился со мной Шилов. – Строго говоря, это преступление, своего рода взятка. Хотя, если Роберт в самом деле связан с этой фирмой и выписывает «СПАН» платным пациентам, то обвинить его будет непросто, ведь в денежном плане эти протезы выгоднее, кроме того, так сказать, поддержка отечественного производителя, да и клиент имеет право выбора, в конце концов! С другой стороны, если Роберт придерживает информацию и не говорит пациентам всей правды – например, о том, что «СПАН» еще не прошел проверку временем, то он виноват. Однако в любом случае в документации почему-то вообще отсутствуют сведения об установке этих протезов! В общем, я ни черта не понимаю…
У меня было ощущение, что ответ где-то рядом. Он вертелся в голове, словно белье в барабане стиральной машины, но никак не мог оформиться в нечто определенное. Когда Шилов говорил о лоббировании интересов фармацевтических компаний, в моем мозгу словно зажглась лампочка. На мгновение мне показалось, что я все поняла, но ощущение быстро прошло, так и не вылившись в разгадку.
– Слушай, – сказала я, внезапно вновь нащупав что-то, – а какова ценовая разница «СПАНа» и, скажем, «Зиммера»? Я смотрела прейскурант в «Новой жизни», но, честно говоря, сидела как на иголках и даже не помню, какие цифры там стояли!
– Ну, точно я не скажу, ведь мы по безналу работаем, но примерно в три – три с половиной раза.
Картина начала понемногу вырисовываться, но выглядела она так неприглядно, что мне страшно было открыть рот, чтобы озвучить Шилову свои мысли. Он между тем выжидающе смотрел на меня, практически не оставляя места для маневра. Я понимала, что, если не выскажу все сейчас, потом невозможно будет объяснить, почему промолчала. Смолчать в этот момент означало поставить крест на моем желании разобраться с этим делом – ради Гоши, ради Павла, ради себя самой и, в конце концов, ради Розы Васильевой, которой помочь уже невозможно, но зато она – вернее, ее смерть – могла помочь другим людям.
– Помнишь, – решилась я наконец, – случай с «Нолтрексом» и «Ферматроном»?
– Это когда пациентке кололи синовиальную жидкость за пятьсот рублей? Павел колол?
– Ага.
– Ну и что?
– Ты еще сказал, что у нас на складе «Ферматрона» нет, зато «Нолтрекса» – завались?
– Да, но ты-то откуда об этом знаешь? Насколько я помню, я говорил с…
