– Вряд ли Паша согласился бы, но ведь Роберт не просто так его приваживал и учил своим «штучкам»! К счастью, парень оказался более порядочным, чем считал Роберт.
Олег бросил на меня уничтожающий взгляд, однако я не собиралась оправдываться. Что ж, даже и к лучшему, если Шилов считает нас любовниками: по крайней мере, я не выгляжу покинутой женщиной, что было бы просто неприемлемо для моего самолюбия.
– В общем, когда Гоша засобирался уходить на волне, поднятой из-за смерти Васильевой… – продолжала я, но Олег опять не дал мне закончить.
– Он стал угрозой, – высказал он мою мысль. – За те деньги, которые были вовлечены в схему с эндопротезами, можно и убить! Думаешь, Роберт на такое способен?
Я не знала, что ответить. Зная, как жаден Роберт до денег, я не могла поклясться, что он остановится перед чем-то, чтобы уберечь свое материальное положение. Более того, речь шла не только о деньгах, но и о его репутации как хирурга, над созданием которой он так долго трудился, о его месте в больнице, об уважении коллег и начальства… Мог ли Роберт убить за все это?
– В любом случае, – проговорил Олег, проводя пятерней по волосам, – мы не сможем ничего доказать! Как узнать, сколько «СПАНов» поставил Роберт вместо «Зиммеров»? Даже если предположить, что мы поднимем истории болезни всех его пациентов и высчитаем льготников…
– Рентген? – предположила я. – Надо предложить им сделать снимки…
– И тогда – ничего! – покачал головой Олег. – Снимок покажет только, что вместо собственного сустава стоит протез – и все. Производителя протеза невозможно определить при помощи рентгена. Более того, все это – лишь наши предположения, и я в любом случае сомневаюсь, что убедил бы хотя бы нескольких пациентов Караева даже сделать снимок!
– Тогда как узнать правду?
– Как? Да вытащить протезы, разумеется! – горько усмехнулся Олег. – Думаешь, мы отыщем хотя бы одного желающего? Вот если бы мы смогли…
– Смогли – что?
– Найти те протезы, которые Роберт не успел еще установить.
– Думаешь, он их не все пустил в дело?
– Да брось! Он же не мог знать, что Роза Васильева умрет! А секретарша из «Новой жизни» утверждает, что Гоша сразу забирал по много «СПАНов», значит, что-то же должно было остаться? Где Роберт мог их хранить?
– Вряд ли у себя дома, – покачала я головой. – У него там антикварная мебель, он так над ней трясется…
– А ты хорошо знаешь его квартиру, – криво усмехнулся Шилов.
Я поняла, что каждое мое слово отдаляет меня от Олега все больше и больше.
* * *
Следующим утром я собиралась на работу. Мама возилась со стиральной машиной и потому не слышала звонка, а Дэн уже усвистал в школу. Открыв дверь, я увидела на пороге мужчину средних лет в пуховике и сдвинутой на затылок клетчатой кепке.
– Капитан Родин, следственный отдел прокуратуры, – представился мужчина.
– Следственный отдел? – удивилась я. – Вы кого-то разыскиваете? Преступника?
Нежданный гость внимательно смотрел на меня, словно пытаясь составить общее представление о моей личности и склонности ее к противоправным действиям.
– На самом деле, – произнес он наконец, – я здесь, чтобы побеседовать с вами, Агния Кирилловна. Ведь вы – Агния Кирилловна Смольская, я прав?
Я кивнула.
– Могу я войти?
Я отступила от двери, и следователь вошел в прихожую. Он интеллигентно снял обувь и не отказался от Славкиных тапок.
Мы прошли в гостиную.
– Только, если можно, побыстрее: у меня сегодня четыре операции…
– Я все понимаю, – кивнул капитан. – Думаю, это не займет много времени. Меня интересуют обстоятельства смерти вашей соседки, Галины Васильевны Голубевой.
– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, – покачала я головой. – Дело в том, что я отсутствовала в тот момент, когда она умерла, и узнала обо всем только от ее дочери, которая встретила меня на лестничной площадке. Мы вместе вошли в квартиру…
– Да-да, это мне уже известно, – прервал меня следователь. – Расскажите мне то, чего я не знаю.
– То есть?
– Где вы были в то время, когда умерла Голубева?
Его взгляд мгновенно утратил дружелюбное выражение и стал жестким, колючим, словно Родин решил пробуравить меня насквозь и выудить информацию из самых недр моего существа.
– Я? Вы что – меня подозреваете в чем-то?
– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос! – требовательно сказал следователь. – Где вы находились между одиннадцатью часами утра и тремя часами дня?
– Я… Я была…
Я сама не понимала, почему вдруг стала заикаться, когда мне совершенно нечего было скрывать. Очевидно, это реакция на давление со стороны следователя, при котором каждый, наверное, начинает чувствовать себя виновным.
– Я зашла в больницу, – сказала я.
– Во сколько?
– Точно не знаю… Где-то около одиннадцати.
– Зачем? – поинтересовался Родин. – Ведь у вас, насколько я знаю, вчера был выходной?
– Да, но я получила сообщение…
– От кого?
– От заведующей моим отделением. Она просила прийти – срочно.
– Какая-то проблема?
– Нет, как выяснилось.
– Что это значит?
– Кто-то, очевидно, решил пошутить. Заведующая сказала, что ничего мне не посылала.
– Фамилия этой женщины? – потребовал следователь, раскрывая блокнот.
Я назвала.
– Мы это проверим. У вас сохранилось сообщение?
– Я его стерла, чтобы не мешало: видите ли, мы в больнице общаемся таким образом, потому что застать анестезиолога на отделении практически невозможно, а он может понадобиться…
– Понятно, – снова перебил меня Родин. – Куда вы отправились потом?
– В институт Вредена.
– Зачем?
– Поговорить с… одним врачом.
– Он сможет это подтвердить?
– Думаю, да.
Родин записал данные Зубова.
– Сколько времени это все заняло?
– Значит, так, – попробовала сосредоточиться я, – от больницы до института на маршрутке – минут двадцать – двадцать пять, примерно полчаса там…
– А потом вы поехали сразу домой?
– Нет, пришлось сделать покупки.
– Это подтвердить никто не сможет?
– Нет, я была одна, – упавшим голосом ответила я. – А что вообще случилось? Почему вы меня допрашиваете, могу я узнать?
– Можете, – кивнул Родин. – Вскрытие Голубевой показало, что она умерла от передозировки препарата, который вы ей кололи… Лабеталола, – уточнил он, заглянув в свой блокнот. – Вследствие передозировки наступила… – он снова сверился с записями, – ишемия мозга и смерть.
