Мы помолчали немного. Я медленно пила теплое шампанское, принесенное Олегом, не чувствуя вкуса, – и это к лучшему, наверное, потому что нет ничего хуже плохого игристого вина, да еще и в подогретом состоянии.
– А ты, значит, возвращаешься к мужу? – спросил Олег, снова первым нарушив молчание. И, не дожидаясь моего ответа, продолжал: – Он, наверное, неплохой человек…
– Конечно, ведь мы столько лет прожили вместе. Но ты ошибаешься насчет нашего воссоединения: оно просто невозможно.
– Это почему же?
– Ну, потому, например, что у него ожидается ребенок от другой женщины. Понимаешь, Славка всегда был ветреным – наверное, это у них семейное. Женщины вокруг него вились косяками, но теперь все серьезно: он нашел настоящую спутницу, и она беременна. С разводом мы не торопимся – в последнее время у меня было полно проблем, да и делить нам нечего, ведь квартира принадлежит маме…
Олег залпом осушил свой пластиковый бокал и, поставив его прямо на пол, быстро спросил:
– Тебе весело?
– Чего? – не поняла я.
– Я спрашиваю, тебе весело – здесь? Если нет, то пошли отсюда!
– Погоди, я же ни с кем не попрощалась…
– Потом попрощаешься! – рявкнул Шилов, хватая меня за локоть и таща в сторону двери, нимало не заботясь о том, что некоторые люди в зале повернулись в нашу сторону и с интересом наблюдали за происходящим, – между прочим, среди любопытствующих были Охлопкова, Павел и главный.
Мы выскочили в коридор, и я вприпрыжку, будто дрессированная мартышка, бежала за Олегом. Не помню, как мы одевались в гардеробе, как бежали к автостоянке и ехали к нему домой. Память начала возвращаться ко мне только тогда, когда, втолкнув меня в темную прихожую своей квартиры, Шилов ногой захлопнул дверь и прямо там, не раздеваясь, принялся целовать меня, прижав к стене так плотно, что я едва могла дышать. Я чувствовала себя как героиня порнофильма, и это ощущение мне нравилось. Оно постепенно захватывало меня, и я уже решила, что до кровати нам ни за что не добраться, как вдруг Олег снова схватил меня за руку и увлек за собой в гостиную. Там ничего не изменилось: не появилось больше мебели, не стало ни на йоту уютнее – за исключением одной новой вещи, которую я все же уловила краем глаза. Этой новой вещью была большая картина на стене, висящая сразу у входа. На картине сидела в мягком уютном кресле женщина в ночной рубашке. Плечи ее покрывала шаль, а волосы были распущены. Голова повернута немного в сторону, веки полуопущены, словно она еще не совсем пробудилась ото сна, а в окно за ее спиной едва просачивался слабый дымчатый свет зимнего солнца…
