– Разумеется! Сначала я просто ходила на все спектакли Александры Глебовны, носила ей цветы. Потом, по прошествии нескольких лет, она впервые пригласила меня в свою гримерную, и мы стали общаться время от времени. Иногда я прибиралась у нее, – особенно в последнее время. Она часто болела, а родни никакой, вот я и приходила – готовила, пыль вытирала. Ей очень мои пироги нравились… Конечно, у такой звезды, как она, и у меня не могло быть много общего, но она всегда по-доброму ко мне относилась.
«Да уж, по-доброму, – подумал Андрей. – Батрачила ты на нее, милая, как папа Карло, а она наверняка принимала это как должное!»
Он слегка тряхнул головой. Что-то его занесло куда-то не туда: почему он решил, что у Орбах имелись одни только корыстные мотивы в отношении поклонницы? Может, актриса чувствовала себя одинокой и покинутой, а тут все-таки живая душа, давно знакомая, с которой и поговорить можно, и за помощью к которой обратиться не зазорно – та только рада будет…
– Значит, только вы двое у нее и остались, – проговорил Андрей. – Печально, нечего сказать!
Гасюк удивленно уставилась на него.
– Двое? – переспросила она. – А кто еще-то?
– Ну как же, а Элеонора?
– Кочетова, что ли? При чем тут она?
– Актрисы же вроде бы приятельствовали, – осторожно ответил Андрей.
– Александра Глебовна – и Кочетова?!
Неожиданно Гасюк откинула голову и рассмеялась тихим булькающим смехом. Успокоившись, женщина заметила:
– Простите, просто… просто это так нелепо – то, что вы только что сказали! Элеонора и Александра всегда были врагами – с самой юности. Соперницы во всем – в театре, в кино… Хотя в кино, пожалуй, соперничества не получилось, ведь Элеонора снялась в одном-единственном фильме, а Александра Глебовна со съемок не вылезала. И с мужчинами у них было то же самое: Элеонора хотела все то, что принадлежало Орбах, и наоборот. С другой стороны, надо признать, что и Александра Глебовна тоже вела себя не слишком порядочно в этом смысле.
– Вы о чем? – насторожился Андрей.
– Ну, – с видимой неохотой ответила Гасюк, – был один мужчина, художник, довольно известный по тем временам. Сначала он вроде бы влюбился в Элеонору, женился на ней. Но Орбах он тоже нравился, вот актриса и решила, как говорят, «отбить» мужчину у вечной соперницы.
– И отбила? – поинтересовался Андрей.
– А как же! Вы же понимаете, ей было чуть за тридцать, красавица, знаменитость, талантлива невероятно – кто бы устоял? Художник ушел к Александре Глебовне, оставив Элеонору в ее обычном состоянии – кусающей локти от обиды и ярости.
– Они поженились?
– Да куда там! – развела руками Гасюк. – Александра Глебовна всегда была несемейным человеком. Постоянно на съемках, для семьи времени не было. Художник ревновал ее со страшной силой, устраивал сцены, а она этого терпеть не могла. Ей была необходима свобода, возможность творить, а мужчина, по ее мнению, стоял на пути ее карьеры. В один прекрасный день Александра Глебовна упаковала его чемодан и выставила на лестничную площадку.
– И он так просто ушел?
– Кто сказал, что просто? – удивилась поклонница Орбах. – Художник как с цепи сорвался! Сидел под ее дверью, приходил в театр и закатывал сцены…
В тот момент появилась Юля с пластмассовым подносом и такими же чашками, от которых исходил аромат горячего кофе, смешанный с запахом пластика. Андрей взглянул на медсестру так, словно не понимал, кто она такая и что здесь вообще делает – настолько его увлекли откровения Гасюк о жизни Орбах. Наконец в его глазах промелькнуло узнавание: Лицкявичус вспомнил, что сам попросил Юлю принести две чашки, имея в виду себя и поклонницу Орбах.
– Спасибо, – улыбнулся он, принимая поднос, – вы очень добры.
Медсестра, которая собиралась уже обидеться, увидев пустой взгляд Андрея, тут же растаяла и улыбнулась в ответ.
– Черный, правильно?
– Абсолютно!
Она удалилась с явной неохотой, оглядываясь через плечо. Юле было очень странно, что Андрей Лицкявичус заинтересовался столь неприметной женщиной, как посетительница, – пожилая, некрасивая… Черт, если бы Юля знала, что он сегодня придет, то уж привела бы себя в порядок!
Андрей тем временем протянул Гасюк чашку, которую та приняла с благодарностью: несмотря на уличную жару, здесь, в подвале, всегда было холодно, и она сильно продрогла.
– Мы говорили о художнике, – напомнил Лицкявичус женщине. – Как, кстати, его зовут?
– Звали, – поправила Гасюк, с наслаждением делая большой глоток кофе и жмурясь от удовольствия. – Еремей Левицкий. Он умер, очень давно. Говорили, что в его смерти виновата Александра Глебовна.
– А почему так говорили?
– Он очень хотел ее вернуть, – вздохнула Гасюк, – но Александра Глебовна была непреклонна: чувства ушли, она снова погрузилась в работу и хотела забыть все, что их связывало раньше.
– И что же с ним случилось?
– Спился он, – с осуждением покачала головой женщина. – И года не прошло, как умер – печень отказала. А у Александры Глебовны осталась только одна картина Левицкого. «Женщина в лиловом», так она называлась. Вообще-то Левицкий прославился не портретами, а так называемыми «социальными» сюжетами, и эта картина выбивается из того, что он обычно делал. Левицкий написал ее с Александры Глебовны, но портрет ей никогда не нравился: она даже отказалась вешать его на стену, полотно просто стояло за шкафом и пылилось. Ей предлагали продать его, но она, странное дело, отказалась. Представляете?
– Действительно, странно, – согласился Андрей. – А вы в курсе, кто именно просил продать картину?
– Да многие, – пожала плечами Гасюк. – Коллекционеры хотели иметь ее уже потому, что портрет – единственная работа в этом жанре, вышедшая из-под кисти Левицкого… Я знаю, что его хотела купить Кочетова, но, во-первых, у нее не было таких денег, а во-вторых, Александра Глебовна все равно не собиралась продавать. Думаю, хоть «Женщина в лиловом» ее и не устраивала, но ей все же льстило то, что такой знаменитый художник изменил своим принципам только ради нее.
– А что, Кочетова такая любительница искусства? – поинтересовался Андрей.
– Да нет, – покачала головой Гасюк. – Может, ей хотелось иметь память о бывшем муже?
– Интересно… – пробормотал Андрей задумчиво. – А вот журналисты почему-то упустили тот факт, что актрисы являлись скорее соперницами, нежели подругами!
– Наверное, потому, что они одного возраста и служили в одном театре, – предположила Гасюк. – Актрис того времени осталось не так много, и естественно, что они могут друг о друге рассказать много такого, чего никто другой не знает. Обидно, что интерес к ним возник только потому, что с Александрой Глебовной произошло несчастье! Они ведь были никому не нужны, пока…
Женщина не закончила фразу, замолкнув на полуслове.
