– Да вот, пациентку перевозим в платную клинику, – услышала я спокойный голос Урманчеева.
– Ночью-то? – недоумевал охранник.
– Ага. Муж ее рвет и мечет, говорит, что «Скорая» доставила ее не туда. Он, оказывается, договорился в институте Поленова об операции, а жена тут…
– Что, серьезное дело, да? – сочувственно поинтересовался охранник, склоняясь надо мной.
Я сделала нечеловеческое усилие, чтобы хотя бы глазами показать, что со мной все на самом деле серьезно.
– Она смотрит на меня! – пробормотал он.
– Да нет, – отозвалась Власова, – так только кажется. Больная в отключке, и мы вообще не уверены, что довезем ее в целости и сохранности. Но что делать – хозяин, как говорится, барин!
– Помощь нужна?
– Нет, спасибо, сами справимся, – дружелюбно ответил Урманчеев. – Живой бы довезти!
Слыша удаляющиеся шаги охранника, я мысленно прощалась с жизнью и со всеми, кто мне дорог в ней. Странное дело, вроде бы я должна думать о маме и о Дэне, но основной мыслью, крутившейся в моей голове, была мысль о Шилове. Я вспоминала о том, как нехорошо мы расстались, как эгоистично я себя вела, как резко с ним разговаривала. Теперь, когда больше никто не придет мне на помощь, я была уверена: мне следовало вести себя иначе, чаще говорить, что люблю его, а не отмалчиваться, удовлетворяясь лишь междометиями и довольным урчанием в ответ на признания Олега.
Дождь уже поливал вовсю, и мы, похоже, подъезжали к стоянке «Скорых». И в этот момент вне поля моего зрения, ограниченного тучами прямо над глазами, что-то начало происходить. Я услышала сдавленный вопль и крик Власовой:
– Что ты делаешь? Вы не имеете права… Отпусти-и-и!!!
Я изо всех сил пыталась шевельнуть хотя бы пальцем, но, по-моему, мне удавалось лишь выпучивать глаза. Через мгновение надо мной возникло лицо Никиты.
– Ты как? – спросил он, наклоняясь почти вплотную. – Жива?
Я не могла ответить, поэтому Никита разволновался не на шутку.
– Агния не отвечает! – крикнул молодой человек кому-то позади себя. – Они что-то сделали с ней!
Откуда-то снизу доносились приглушенные ругательства, смешанные с кряхтением и стонами.
– Я держу ее! – услышала я очень знакомый голос. Голос человека, появления которого я никак не ожидала. – Второй ушел!
Значит, Власову повязали, а Урманчееву удалось удрать.
Надо мной замаячило другое лицо. Этот человек представлял опасность, но я не могла ни оттолкнуть его, ни закричать, предупреждая Никиту. Рядом с ним стоял Антон. Что он вообще делает здесь сегодня? Ведь смена не его?!
– Как она? – спросил его Никита.
А я отметила, что на медбрате нет привычного белого халата. Он и выглядел как-то иначе: обычно буйная шевелюра приглажена, чисто выбритое лицо резко контрастировало с моими воспоминаниями о вечной трехдневной щетине.
– Не знаю, – покачал головой Антон, щупая мой пульс. – Видимо, ее чем-то накачали. Но думаю, она должна понимать, что происходит. Мы отвезем тебя обратно, не переживай! – обратился ко мне медбрат, и я сделала тщетную попытку соскочить с каталки.
Возникло самое странное ощущение, которое я когда-либо испытывала: мне казалось, что я легко смогу это сделать, потому что знала, где находятся мои руки и ноги, но они словно существовали отдельно от меня, и сигналы, отчаянно посылаемые мозгом, не принимались ими. Или переадресовывались в каком-то другом направлении. Нет, только не обратно в больницу, ради всего святого!
Никто не обратил внимания на мои безмолвные возражения, поэтому каталка покатилась в обратном направлении. Все, что я помнила, – светло-серые стены бесконечного коридора, белый лифт с яркими лампами, бившими прямо в глаза, а потом резкий взлет (видимо, меня подняли и переложили с каталки на койку). Я почувствовала, как онемение постепенно отпускает ноги, но сил пошевелиться уже не оставалось. Я жалобно взглянула в лицо женщины в белом халате, склонившейся надо мной, и разжала зубы в попытке сказать, что не хочу находиться здесь, но из горла вырвался какой-то животный звук: наверное, такие звуки издают самки китов, когда рожают своих детенышей.
А потом свет, ярко вспыхнув напоследок, отключился, словно гигантская лампочка, освещающая вселенную, перегорела.
* * *
Проснулась я как от толчка, и, широко раскрыв глаза, уставилась в потолок. Он был очень-очень белый, свежевыкрашенный, с новенькими лампами дневного света, которые, впрочем, сейчас не горели. Свет, видимо, сочился из окна за моей спиной.
– Ну, вот мы и проснулись! – услышала я и повернула голову на подушке.
К моему удивлению, движение далось мне нелегко. На стуле возле моей кровати сидел Лицкявичус. На коленях у него лежал какой-то журнал, который он свернул и отложил в сторону, поднимаясь и подходя ближе.
– Как самочувствие?
– Бывало и лучше, – ответила я, сглатывая комок в пересохшем горле.
Заметив это, Лицкявичус протянул руку к бутылке минералки, стоявшей на тумбочке, и налил мне воды. Пока я, стуча зубами о края граненого стакана, пыталась пить, он говорил:
– Ваших родичей с трудом удалось выпихнуть домой, чтобы позавтракать и переодеться. Они снова придут после обеда. А вот вашего бойфренда, Агния, похоже, отсюда не выкурить.
– Какого еще бойфренда? – хрипло спросила я, чувствуя, что каждое слово словно проворачивается через мясорубку, прежде чем попадает мне на язык.
– А у вас их что, больше одного? – приподнял брови Лицкявичус.
– Ши… Олег – здесь?! – задохнувшись от восторга, выпалила я, подавшись вперед и едва не вывалившись из кровати, потому что по скудоумию своему запамятовала, что тело с некоторых пор плохо мне подчиняется.
– Здесь, здесь, – кивнул глава ОМР. – А где ж ему еще быть?
– Это же не… – пробормотала я, озираясь.
– Не Светлогорская больница, хотите вы спросить? Вы совершенно правы, не она. Разве я мог оставить вас в том клоповнике? Вас осмотрели, Никита позвонил мне, и мы быстренько переправили вас на «малую родину».
– Это моя больница?
Боже, какое счастье: дома, как говорится, и стены помогают!
– Проснулась? – услышала я веселый голос, и в палату вошел Олег.
Как обычно, он выглядел замечательно, только, может, был слегка бледноват. Но его волосы лежали так, словно он только что посетил салон, а чисто выбритый подбородок мог служить рекламой любой фирмы, торгующей бритвами и лосьонами для бритья. Только сейчас я заметила, что, оказывается, нахожусь в палате не одна: напротив, у стены, располагались еще две койки на приличном расстоянии друг от друга. Женщины, сидящие на них, завистливо смотрели на меня во все глаза. Должно быть, они думали: и как такая раздрызганная женщина могла заполучить двух таких видных мужиков?
