— Ого! — удивленно и насмешливо протянул адъютант.
Она стояла перед ним, и волосы, развалившись, падали вниз, закрывая ей щеки и придавая грозную красоту бледному тонкому лицу.
Металлические глаза офицера сверкнули серым! серебристыми искрами, но улыбался он так же спокойно и насмешливо.
— Я знаю, — заговорила Нелли с трудом, — вы говорили обо мне гадко и подло… я, может быть, и заслужила это… я… Но его вы не должны… Неужели вы не понимаете, что это будет ужасно?.. Это преступление! Это не должно быть!
Адъютант слушал, покачиваясь с носков на каблуки и обратно. Казалось, все это очень забавляло его.
Нелли с тоской заломила пальцы.
— Слушайте, ведь вы же человек! — устало проговорила она. — Ведь вы же должны понять, что если что-нибудь случится… это будет ужасно!..
Адъютант молчал и качался. Это молчание, холодное и непроницаемое, как каменная стена, давило Нелли. Она путалась в словах и чувствовала, что говорит не то. Когда она бежала сюда, ей казалось, что она скажет только одно слово, и ничего не будет. Она ненавидела этого человека и думала, что она выскажется ему словами, полными ненависти, бьющими в лицо, как раскаленная проволока, и он не посмеет не выслушать, не посмеет возразить ни одним словом. И вдруг все эти слова куда-то исчезли. Она почувствовала, что ей нечего сказать, нечем придавить этого человека, что она может только заплакать и просить его.
— Это вовсе не так ужасно, как вам кажется… — медленно, немного в нос проговорил адъютант.
Холодная насмешка блестела в его серых глазах. Он, видимо, забавлялся ею, и вдруг Нелли почувствовала, что он осматривает ее всю, с головы до ног, скользит по рукам, по груди обнажающим смакующим взглядом.
Ужас овладел ею. Она вдруг поняла, о чем он думает, и поняла, что в опасности. Забытый девичий стыд овладел ею. Нелли едва не бросилась к двери. Но мысль о том, что если она уйдет, то дуэль состоится, удержала ее. Слова корнета Краузе «он лучший стрелок в полку» ярко и отчетливо встали перед нею, точно написанные белыми буквами на черной стене. И, сама не зная, что делает, инстинктивно прибегая к последнему, опустилась перед ним на колени.
— Я вас прошу! — пробормотала она, не понимая, что говорит, и хватая его за руку горячими пальцами.
Странная и страшная улыбка скользнула по тонким губам офицера.
— Вы просите?.. Это другое дело!.. Только ведь за просьбу надо платить, — сказал он с дрожью в голосе.
Нелли как будто не поняла.
— Что?.. Как?..
Адъютант холодно улыбнулся.
— Вы — хорошенькая женщина… — сказал он со страшным выражением.
Нелли медленно встала, глаза ее были грозны и лицо бело, губы дрожали.
— Это подло! — сказала она, задыхаясь и делая руками такое движение, точно хотела найти ручку двери и не могла.
— Может быть.
Нелли минуту молчала, не сводя глаз с его холодного и красивого лица.
Адъютант ждал, уверенно улыбаясь.
— Вы подлец! — хрипло сказала Нелли и шагнула к двери.
Едва заметная судорога скользнула по широкому подбородку, и глаза, серые и твердые, невольно мигнули. Но он не ответил, оперся спиной о стол и заложил руки в карманы рейтуз.
Нелли повернулась и быстро пошла к двери. Адъютант смотрел ей вслед. И под этим взглядом серых глаз Нелли как будто слабела. Движения ее стали неуверенны и слабы, ноги подкашивались. Она взялась за ручку двери и не отворила ее. Ей показалось, что дверь страшно тяжела, что она вся из железа. Она оглянулась с непередаваемым выражением тоски и мольбы.
Твердое, холодное и жестокое лицо смотрело на нее. Офицер постукивал ногой о пол, точно в нетерпении.
Неожиданно Нелли, как в тумане, ничего не помня и не сознавая, сделала к нему несколько колеблющихся шагов, пошатнулась и, как бы падая, опять опустилась на колени.
— Ради Бога! — прошептала она пересохшими губами, протягивая к нему руки.
Адъютант холодно покачал головой.
Нелли медленно встала. Волосы прядями лежали у нее на плечах, плечи дрожали, глаза смотрели мутно, как у безумной.
Она опять пошла к двери.
Адъютант поднял руку и посмотрел на кончики ногтей.
Нелли что-то проговорила хриплым невнятным голосом.
— Что? — спросил он.
Нелли подошла к нему близко и стала, опустив тонкие бледные руки. Все лицо ее было покрыто пятнами, глаза смотрели ему прямо в лицо со страшной, потрясающей ненавистью.
— Хорошо… — как будто ворочая страшную тяжесть, выговорила она.
И вдруг две сильные, железные руки обхватили ее. С последним проблеском жгучего стыда Нелли рванулась прочь, но руки сжали сильнее, и она, точно падая в пропасть, покорилась. Как в бреду, она видела его холодное, но страшно изменившееся лицо, чувствовала, как дрожат его руки, увидела перед собой кровать, еще раз рванулась с безмолвным криком отвращения и ужаса и упала на постель, брошенная с грубой жестокой силой.
— Ложись же! — хрипло, точно в страшной ненависти, крикнул он.
Нелли закрыла глаза и сжала зубы. Она чувствовала, как чьи-то руки перевернули ее на спину, как они скользнули по ее ногам, грубо обнажая тело до пояса.
— Скорее… скорее… только скорее!.. — не то думала, не то бормотала Нелли.
И вдруг почувствовала себя свободной.
Разбитая, оглушенная, ничего не понимая, Нелли открыла глаза, увидела свои голые ноги и живот, вздрогнула, отбросила на колени юбки и села.
Адъютант стоял возле, и лицо его было растерянно и странно.
— Вы… вы беременны?.. — дрогнувшим голосом спросил он.
Страшный стыд охватил Нелли, какой-то другой стыд, горячий, полный жалких слез. Она закрыла лицо обеими руками и наклонилась до самых колен, так что распустившиеся волосы почти закрыли ее.
— Я… я не знал!.. — хрипло проговорил адъютант. Нелли заплакала. Она плакала горячими беспомощными слезами, как обиженный, избитый, несчастный ребенок. Вся горечь пережитого, вся ее заброшенность, одиночество, слабость, неизвестность страшного будущего были в этом неслышном, отчаянном плаче.
Адъютант растерянно стоял перед нею, и широкий подбородок его дрожал. Потом он кинулся к столу, схватил графин, налил воды и поднес Нелли.
— Успокойтесь… выпейте… выпейте… — бормотал он.
И голос его был новый, теплый, полный жалости, страха за нес и стыда за себя.
И вдруг головка Нелли поднялась, доверчиво взглянула она ему в лицо, и личико ее улыбнулось детски беспомощно и стыдливо, как будто она у лучшего друга просила прощения за свою слабость.
