— Все дело в матери, она все придумала. Она дружит с одной особой по фамилии Фоскотт.
— Селина Фоскотт?
— Ну да, я так понял, вы у нее были и показывали снимок с буклета, который Джейк заказал для рекламы ресторана. Мама ужасно всполошилась. Она боится, как бы у меня не случился рецидив, как бы я снова не съехал с катушек.
— У вас, кажется, был нервный срыв? Вряд ли его можно охарактеризовать как то, что вы «съехали с катушек», — возразила Джесс.
— Я был болен! — сухо ответил Джонс. — Вы не знаете, что я вытворял, когда со мной это случилось. Родителям и друзьям тоже досталось… Например, я выкрасил спальню в черный цвет.
— Что тут необычного? Каждый имеет право обставлять комнату как хочет, — ответила Джесс, стараясь не очень выказывать удивление. — Черный цвет очень практичный, хотя, не скрою, довольно… унылый. Вряд ли я сама выбрала бы такой.
— Нет, нет, вы не поняли! — раздраженно вскричал Джонс. — Я покрасил черным все — и стены, и потолок, и мебель. И даже постельное белье. — Он задумался. — Кстати, паршиво вышло. Белье пошло пятнами…
— Родители огорчились из-за вашего срыва?
Вначале Джесс боялась, что разговор еще больше расстроит молодого человека. К удивлению своему, она заметила, что, рассказывая о себе, парень понемногу успокаивается. Ему легче говорить о недавней болезни, чем притворяться, что все уже в прошлом и не имеет отношения к сегодняшним событиям.
«Он ведет себя со мной как с психиатром, — с горечью подумала Джесс. — Жаль, что здесь нет кушетки, на которую он мог бы прилечь».
— Да, еще как! Они… пришли в замешательство. Не поймите меня неправильно. Они меня поддерживали… Делали все, что могли. Но ведь и правда нелегко общаться с… то есть видеть, как кто-то целый день сидит на одном месте, плачет, несет чушь или совершает странные поступки. — Дэвид Джонс поднял голову и посмотрел прямо в глаза Джесс. — Сейчас я совершенно здоров.
— Да, вижу.
Он пожал плечами:
— Они оба, но больше мама, боятся, что у меня все повторится. И трудно ее винить. Миссис Фоскотт ее накрутила. Вам известно, что она — самая бестактная особа во всем мире?
— Вы имеете в виду Селину Фоскотт?
— Разумеется, ее, Селину. Не маму же! Отца сейчас нет дома. Он уезжал на какую-то международную конференцию в Страсбург, а потом вернулся, но остановился в Лондоне, в своем клубе. Скоро у него трудный процесс. А Селина показала маме снимок и напела о роковом совпадении. Вот мама и завелась. Пошла к Фэрбразеру и попросила, чтобы тот позвонил вам. Наверное, старик пытался ее разубедить, но она давила, и в конце концов он согласился. Конечно, когда отец обо всем узнал, он был вне себя от ярости. Мне показалось, что телефон вот-вот взорвется. Мать думала только о том, как бы я снова не сорвался, а отец объяснил: теперь у полицейских создастся впечатление, будто они не хотят, чтобы меня допрашивали. Иными словами, все выглядит так, словно мне есть что скрывать в связи с гибелью Евы! А мне скрывать нечего. Отец собирался лично вам написать. Но я сказал, что вполне справлюсь самостоятельно, а все их попытки вмешаться только усугубят… так сказать, неблагоприятное впечатление, произведенное звонком Фэрбразера. Отец согласился и попросил поставить его в известность, если я все же попаду в переделку. И вот я здесь.
— Наверное, ваша мать очень расстроена — осознала свою ошибку. — Джесс улыбнулась.
— Да уж. — Джонс криво улыбнулся ей в ответ. — Если так будет продолжаться дальше и убийцу Евы не найдут, с мамой, наверное, приключится нервный припадок. Ну вот, зря я это сказал. Но ведь мы всегда волнуемся за тех, кого любим, правда?
Джесс невольно вспомнила Саймона. Как то он сейчас в лагере беженцев, на краю света?
— Да, конечно.
— Раньше я волновался за Еву, — серьезно продолжал Джонс. — Видите ли, она мне очень нравилась… Впрочем, по-моему, вы обо всем и сами догадались.
— Да, примерно так я и подумала. Все естественно. Она была очень хорошенькая.
— Да… Настоящая красавица. Фотография не передает… а вы видели ее только мертвой. Какая уж там красота! Мне много пришлось повидать мертвецов — я все-таки учился на врача, хоть и не кончил курса.
— Да, — тихо сказала Джесс. — Тогда она была не такой красивой.
— Смерть уносит личность. — Взгляд Джонса сделался рассеянным. Он пустился в рассуждения. — Остается лишь тело — скорлупа, шелуха… Наверное, душа все же есть, потому что она после смерти определенно покидает тело.
Джесс наклонилась вперед и тихо окликнула его:
— Дэвид!
Он заморгал глазами, дернулся. Взгляд снова сделался осмысленным.
— Ах да. Ева была очень красива, кроме того, она была очень хорошим человеком. Да, я в нее влюбился. Но у нее был приятель.
— Продолжайте, — попросила Джесс, потому что Джонс снова замолчал.
— Милада вам что-нибудь о нем рассказывала? — Джонс посмотрел на нее в упор.
— Она говорила, что Ева в свои свободные дни выходила на перекресток и садилась к нему в машину. По словам Милады, он ни разу не зашел за Евой в «Твердую поступь».
— Вот именно! — с жаром воскликнул Джонс. — Вам не кажется подозрительным такое поведение? В любую погоду ей приходилось тащиться до перекрестка и ждать его. Назад он никогда ее не привозил, даже если лил проливной дождь. Она всегда шла пешком от главной дороги, где он ее высаживал.
— Догадываетесь, почему?
— Он не хотел, чтобы его видели, — просто ответил Джонс. — Мы с Миладой как-то обсуждали его. Ева вернулась очень поздно, уже под утро. Милада призналась, что ей пришлось спускаться и отпирать дверь. Ева позвонила ей на мобильный и разбудила ее. Она шла от перекрестка до самого паба по темной улице в три часа ночи! Он настоящий хам, невоспитанная скотина! Милада считает, что он женат.
— Вполне возможно, но есть и другие объяснения. Может быть, как вы предположили, он просто плохо воспитан. — Джесс помолчала. — Вы ни разу не пробовали узнать, кто он такой? Не спрашивали о нем Еву?
— Один раз спросил, а она мне чуть голову не откусила, сказала, что это не мое дело. Конечно, она была права. Так что больше я ни разу ее не спрашивал. Предоставил дело Миладе. Знаете, я думал, девушки часто болтают и делятся друг с другом. Они к тому же жили в одной комнате. Возможно, Ева действительно делилась с Миладой, но Милада уверяет, что Ева ей ничего не говорила. — Джонс схватил кружку с остывшим кофе и, сделав несколько глотков, продолжал: — Жаль, что я в свое время не попросил Бронвен Уэсткотт расспросить Еву о ее приятеле. Бронвен тоже жалеет… Она во всем винит себя, потому что никогда не интересовалась, чем Ева занимается в свои выходные. Бронвен считает, что обязана была некоторым образом заменить ей мать. Я ее, конечно, утешаю, ведь Ева была совершеннолетней. А Бронвен все равно мучается — говорит, что Ева в нашей стране была совсем одна и жила в их доме. Конечно, не в том же крыле, где их с Джейком комнаты, но под одной крышей. Теперь Бронвен кажется, будто она в ответе за девушек — по крайней мере, должна была отвечать за Еву.
