К июлю прошлого года скорее всего относились и бутылки, и
окурки. Свежих следов не было, и вывод напрашивался сам собой: ни Роман
Валевский, ни его убийца в каюту не спускались. А беседу имели на палубе.
Именно — беседу (для того, чтобы по-мужски, до самого фильтра выкурить четыре
женские сигареты, требуется время.
Пусть непродолжительное, но требуется).
О том, что имел место вполне цивилизованный разговор, а не
банальное мочилово, косвенно свидетельствовало положение трупа. Никаких следов
борьбы, никакого личного контакта убийцы и жертвы; ни один волосок не упал, ни
одна нитка не была выдернута, ни одна пуговица не покинула насиженное место.
Валевский не сполз по мачте, сраженный пулей, он изначально сидел у мачты. Он
изначально пристроился возле нее, — как раз для беседы с хорошо знакомым
человеком. Нестрашным человеком. Человеком, от которого трудно ожидать подвоха.
А тем более такого свинства, как пуля с арабской вязью. Но пуля все-таки была
выпущена, и Рома-балерун так и остался сидеть. В «прижизненной позе», как
выразился Петр Васечкин.
А убийца даже не соизволил подобрать окурки. Вполне
профессионально выстрелил в голову и не удосужился унести с собой редкую гильзу
от редкого пистолета.
Хотя времени было предостаточно. Пижонство да и только, мать
его ети!..
Бычье Сердце ненавидел пижонов и был убежден, что сходные
чувства питает к ним и господь бог вкупе с изменчивой фортуной. Но в случае
Ромы-балеруна фортуна явно благоволила пижону: никаких следов, кроме
злополучных окурков и гильзы, он не оставил. То есть следы наверняка были, но
оказались затоптанными чумовыми свидетелями, обнаружившими труп. Свидетелей
было трое: два желторотых, почти невесомых птенца одиннадцати лет и чрезвычайно
деятельный, вездесущий, как холерная палочка, алконавт по фамилии Печенкин.
К фамилиям Бычье Сердце относился с опаской. А все потому,
что испытал их мистическое влияние на своей шкуре. Будучи Бычковым, Антоха не
снял ни одной приличной дамочки, не раскрыл ни одного приличного дела. К тому
же вся водка, которую Антон Бычков покупал в ларьках, оказывалась паленой. Но
стоило ему стать Сиверсом, как приличные дамочки сами попрыгали к Антохе в
постель, а роскошная и потому непотопляемая воровка на доверии Эмма
Войцеховская предложила ему статус любовника. Предложение поступило в момент
задержания, что придало известную пикантность тому и другому.
Точно так же Сиверсу поперло и с делами: раскрываемость в
отделе резко пошла вверх, да и признательные показания посыпались как из рога
изобилия. Что же касается водки…
Чтобы не испытывать судьбу, Бычье Сердце переключился на
пиво.
И вот теперь, пожалуйста, Печенкин!
Нет, против самой фамилии Бычье Сердце ничего не имел.
Фамилия как фамилия, она могла бы принадлежать и космонавту, и заслуженному
работнику искусств, и даже президенту (хотя нет, на президенте Печенкине в
развитой капитализм не въедешь)…
Но фамилия принадлежала тому, кому принадлежала, —
алкашу со стажем. Внешность у алкаша Василия Васильевича была запоминающейся —
эдакая помесь утконоса и гиены, тупиковая ветвь развития вида.
Печенкин взирал на происходящее блудливым взором трупоеда и
требовал, чтобы в протоколе имя его сына, Виталия Васильевича Печенкина, было
подчеркнуто красным. Дважды. Волнистой линией. Он, Виталий Васильевич, и
обнаружил «трупака», ура ему и да здравствует! Сам Печенкин клялся и божился,
что к телу не подходил, а только взглянул «одним глазком и мигом к
участковому».
Помесь утконоса и гиены вызывала у Бычьего Сердца самые
низменные чувства.
Если бы они беседовали тет-а-тет, Бычье Сердце не отказал бы
себе в удовольствии съездить пару раз по студенистой физиономии Печенкина.
Слегка. Не доводя дело до жалобы вышестоящему начальству. Или нет, такого типа,
как Печенкин, можно и по почкам. По почкам, почечкам, почулям!
Печенкина — по почкам, это почти каламбур. Бить по почкам —
последнее дело, подлость из подлостей, куда подлее простодушного тычка в
челюсть (на этих тычках нетерпеливый хулиганистый Сивере и погорал). Но в
случае с Печенкиным — можно и отступить от кодекса, которого придерживался
Бычье Сердце. Не исключено, что, придя в себя после акции устрашения, Печенкин
поведает майору Сиверсу вещи, о которых умалчивал. Или быстренько выложит на
стол уже другие вещи, которые утаил.
Но руки у Бычьего Сердца были коротки. Во всяком случае —
сейчас. Ему оставалось только гонять желваки и призывать к бдительности
следователя Дейнеку:
— Поднажми на алкаша. Мишаня. Поднажми на алкаша!
— В каком смысле?
— Ты посмотри на его физиономию!
С такой физиономией только склепы взламывать да в церкви
карманы обчищать!
К терпиле он тоже подкатывался, зуб даю.
— Думаешь?
— Не исключено.
Дейнека, воспитанный в лучших традициях целомудренного
классического балета, посмотрел на Бычье Сердце с укоризной.
— Хочешь, я поднажму? — предложил свои услуги
Бычье Сердце.
— На тебя двенадцать жалоб, — напомнил Дейнека. Он
проработал с Сиверсом не один год и прекрасно знал все повадки отвязного
майора.
— Будет тринадцатая. Чертова дюжина, — Бычье
Сердце оптимистически хохотнул.
Алкашу несказанно повезло: кроткий Дейнека жать на него не
стал, напротив, был подчеркнуто вежлив. Не от хорошей жизни вежлив: следов
преступника обнаружить не удалось, а все снятые отпечатки принадлежали четырем
людям: Василию Васильевичу Печенкину, двум мальчишкам-желторотикам и самому
Роману Валевскому. Но в основном — Печенкину.
— ..ты меня не слушаешь, — обиженный голос
Васечкина вернул Бычье Сердце к действительности.
— Да нет, Петя, я все внимательно выслушал. Отчет
забираю с собой, если ты не возражаешь. Будем искать твой «гибли».
— Когда найдешь, свистни, — влюбленно прошептал
Васечкин.
…В четырнадцать ноль-ноль у Бычьего Сердца была забита
стрелка с владелицей недвижимости в лодочном кооперативе «Селена» —
Калиствинией Антоновной Антропшиной. Она только сегодня вернулась из Таллина,
где гостила у сестры. Побеседовать в управлении, а тем более — в таунхаузе с
видом на убийство Антропшина отказалась наотрез, но согласилась принять майора
Сиверса у себя, на городской квартире. Чтобы найти указанный дом, Бычьему
Сердцу пришлось попотеть: строптивая Калиствиния проживала у Сенной, в самом
чреве Питера, описанном еще Достоевским. Порядком поплутав проходняками, Бычье
Сердце вышел-таки на исходную позицию: к обшарпанной шестиэтажной трущобе, лишь
по недоразумению именуемой жилым строением. Как можно совместить такую дыру с
таунхаузом на берегу Залива, Бычье Сердце не знал.
Ну, ничего, гражданка Антропшина все быстренько и, не
сбиваясь на визг, прояснит.
…Гражданка Антропшина занимала квартиру в некогда престижном
бельэтаже с двумя некогда изящными, а ныне обветшавшими эркерами. Но стоило
только Бычьему Сердцу переступить порог антропшинской квартиры, как челюсть у
него упала и категорически отказалась возвращаться на место.
