И в дорожной пыли лежать оставлю. Мне, чем чужое брать, лучше
свое отдать. Вот такой я человек, Леонтьич. Все, кто знает меня… А меня здесь
все знают… Так и говорят: Василий Печенкин — святой. Василий Печенкин —
бескорыстный, что бог-отец, бог-сын и дух святой!..
— Не спорю, друг мой, не спорю. Но пятидесяти рублей у
меня нет… Ну их к черту, пятьдесят рублей?.. Какие уж тут пятьдесят рублей,
когда vinum non habent!
[12]
.
И мэтр с тоской осмотрел бесплодную пустыню стола и даже
поднял очи горе. Но манна крепостью хотя бы в семнадцать градусов падать с
липких сводов не торопилась. Брат-близнец Вася, имевший о латыни самое
отдаленное представление, тем не менее чутко уловил настроение Маслобойщикова.
Он по-матерински прильнул к Гжесю и пробежался по его бесчувственному корпусу,
как по клавишам рояля. Результатом экзерсиса в легком шопеновском стиле стало
вытертое портмоне из кожзама.
А спустя секунду из портмоне была извлечена купюра
достоинством в десять рублей и жалостливая мелочь в пятьдесят копеек.
— Ну, ты скажи! — шумно возмутился алкаш. —
Десятка… Курам на смех, честное слово! А с виду — приличный человек. Что делать
будем, Леонтьич?
Маслобойщиков ухватился за бороду так, как будто хотел
отодрать ее вместе с кожей и нижней челюстью. Глаза его совершили круг почета
по орбитам и остановились на предмете, который пытался втюхать ему алкаш Вася.
Предметом этим был параллелепипед мечтательного нежно-зеленого цвета. Крутые
бока параллелепипеда были засижены иероглифами, по нижней их кромке сновали
стилизованные лодчонки, а по верхней — ветвились сосны.
— Говоришь, одеколон? — выдохнул мэтр.
?; — Чудный одеколон, — снова оживился алкаш,
машинально засовывая десятку себе в карман. — Хочешь — жене дари, хочешь —
любовнице. Хочешь — сам обливайся. Хочешь — магнитофон протирай.
Французы, они толк знают! Они дерьма не подсунут!
— Ты прав, друг мой, ты прав! — Маслобойщиков
согласно закивал головой. — Вива Франс! Я ее, голубицу кроткую, вдоль и
поперек исходил босыми ступнями… От Дувра до Марселя. В Авиньон «Макбета»
привозил…
— Уважаю. — «Макбет» в Авиньоне произвел на алкаша
такое впечатление, что он даже икнул. — Вот за это — уважаю!..
— Может, хряпнем его? — решился наконец-то на
поступок Маслобойщиков. — За Францию… За колыбель Мольера и Расина? Она
того стоит, поверь мне…
— Кого хряпнем? — бесцеремонно перебил мэтра
брат-близнец.
— Его, — Маслобойщиков шумно выплюнул забившуюся в
рот бороду и ткнул дрожащим от вожделения пальцем в стильную коробочку. —
За Францию, за знакомство и вообще…
Подобная эксцентричность вкупе с алкоголической всеядностью
повергла в ступор даже видавшего виды алкаша Васю.
— Ну, ты даешь, Леонтьич! — только и смог
выговорить он, аккуратно подтягивая одеколон к себе: от греха подальше.
Конец этой мизансцены и застала Лена, подойдя к столику.
Пригорюнившийся мэтр отнесся к ее появлению спокойно, зато алкаш заметно
оживился.
— Купите, девушка, — сделал он второй
заход. — Дешевле отдаю, чем сам взял. От жены отрываю, от детушек… В силу
стесненных материальных обстоятельств…
— Что это? — спросила Лена.
— Чудный одеколон… Хочешь — мужу дари, хочешь —
любовнику. Хочешь — сама обливайся. Хочешь — магнитофон протирай. Французы, они
толк знают! Они дерьма не подсунут!..
Но Лена уже не слышала заискивающего голоса алкаша. Она, не
отрываясь, смотрела на запакованную в целлофан коробочку нежно-зеленого цвета.
У тисненных золотом иероглифов имелся подстрочник, хорошо ей знакомый, —
«100 views of Edo».
«Сто видов Эдо».
Те самые сто видов. Одеколон, сочиненный английской
парфюмерной компанией и переведенный на русский ленивыми поляками или ушлыми
венграми с максимально возможным нарушением технологического процесса.
Те самые сто видов. Точно такие же, какие она продала в
прошлую пятницу Роману Валевскому. Точно такие же…
— Можно взглянуть? — слабым голосом спросила Лена.
— Отчего же не взглянуть, — засуетился
алкаш. — Взгляните. И недорого прошу — всего двести…
И, самым бесцеремонным образом покопавшись в Ленином —
вполне благополучном и даже зажиточном — лице, вынес окончательный вердикт:
— ..двести семьде.., двести девяносто… пять!
«Сто видов Эдо» перекочевали в повлажневшие от воспоминаний
руки Лены. Она взяла их без всякой задней мысли, подчиняясь безотчетному порыву
и холодея от почти мистического совпадения. Но открытие, совершенное через
секунду, потрясло ее. Это был не одеколон, идентичный тому, от которого она
избавилась в прошлую пятницу, нет, — это был тот самый одеколон!
Она отдала Валевскому именно эту коробочку. Она запомнила ее
в самых мельчайших деталях, как запомнила все, что касалось так неожиданно
появившегося в ее жизни Романа Валевского: картон на днище с одной стороны был
слегка помят, а на целлофане… На целлофане довольно отчетливо просматривался
смазанный чернильный отпечаток ее большого пальца!
С трудом оторвавшись от отпечатка, Лена уставилась на
алкаша. На приятеля знаменитого танцора Roman Walevsky он не тянул. Он не тянул
даже на водопроводчика, который мог бы заменить прохудившуюся прокладку в
ванной у приятеля знаменитого танцора Roman Walevsky. Он не тянул даже на
сторожа при театре «Лиллаби». Между саксаулом и анютиными глазками было больше
сходства, чем между Романом и алкашом. Этот окаменевший от паленой водки
моллюск существовал в придонном иле, в то время как беспечная форель Роман
Валевский плескалась в чистейших горных ключах.
— Откуда у вас эта вещь? — прерывающимся голосом
спросила Лена.
Вполне невинный вопрос вызвал странную реакцию у алкаша. Нос
его прямо на глазах увеличился в размерах и лживо раздвоился на конце, а брови
наперегонки бросились к самым корням пегих волос. Алкаш скуксился и жалобным
голосом профессионального юродивого загнусил:
— Вам-то какое дело? Будете брать или нет? Не будете,
так и голову не морочьте…
— Откуда она у вас?! — проявила Лена завидную
настойчивость.
— Премировали… К профессиональному празднику вручили…
Как герою-пожарнику… Как чернобыльцу-инвалиду…
Если что-то в облике алкаша и напоминало о пожарниках, так
это цвет лица. Столь богатую цветовую гамму — от свекольно-фиолетового до
карминно-красного — мог создать только полноценный пожар на складе
горюче-смазочных материалов. Или на нефтехранилище.
— Зачем вы лжете?! Где вы взяли этот одеколон? —
продолжала напирать Лена.
— А ты кто такая, чтобы меня допрашивать? — трусливо
схамил алкаш. — Понаедут, понимаешь ли, и права качают. Не нравится — не
бери…
