Яхты — настоящие яхты, временно оказавшиеся на берегу (а только
к таким Гурий был в состоянии подойти), откровенно издевались над ним:
ничего-то ты не можешь, бедолага Гурий, ничего-то ты не знаешь о нас. И никогда
не узнаешь. Ведь для того, чтобы познать женщину, нужно отправиться с ней в
постель. А для того, чтобы познать яхту, нужно отправиться с ней в море. А
этого Гурию не светило даже в самом радужном сне. Хотя нет, в снах-то он как
раз и отрывался по полной программе: сны Гурия были наполнены фалами, лагами,
бизанями и трогательными, как кутята, ласкающими руку шкотиками. Сны Гурия были
наполнены ветром и брызгами волн. Эти брызги, соленые и прекрасные, ласкали
лицо Гурия, как голос неподражаемой Эдиты. В реальности же, подходя к
насмешливым недотрогам-яхтам, Гурий чувствовал себя импотентом. Не самое приятное
чувство, что уж тут говорить. И никакого выхода.
Впрочем, выход все-таки нашелся.
Вернее, его нашел сам Гурий, приобретший по случаю книгу
«Постройка моделей судов». В этой книге было все: рисунки, чертежи, расчеты. Но
самое главное — в ней была надежда. Гурий запасся деревом и парусиной, прикупил
необходимые инструменты — и через месяц первая яхта (масштаб 1:10) была готова.
Гурий назвал ее «Эдита».
Вторую, третью и все последующие — тоже.
Теперь в его пристройке насчитывалось ровно тринадцать яхт.
Тринадцать «Эдит».
Разных по классу и оснастке, но с одной общей чертой: они не
издевались над Гурием, они любили его — ведь больше любить все равно было
некого. Их сухие кили и выточенные по всем правилам корабельной науки шверты
[1]
не знали иных прикосновений, кроме прикосновений рук Гурия. Их
зарифленные, пропитанные водостойким составом паруса не знали иных
прикосновений, кроме прикосновений губ Гурия.
К тому же Гурий позаботился о том, чтобы им был виден Залив.
В широкое, всегда полуоткрытое окно.
А из рабочего кабинета Гурия Залив не просматривался.
Зато хорошо просматривалась улица, по которой шли сейчас
двое — взрослый мужик и пацаненок. Личность мужика была хорошо известна Гурию —
Василий Васильевич Печенкин не раз фигурировал в его рапортах как зачинщик
пьяных драк в кафе «Лето». Пацаненок же был не кем иным, как сыном Василия
Васильевича, Виташей. Самым удивительным было то, что Печенкин вел сына не за
ухо, как обычно, а за руку. И вообще, между отцом и сыном наблюдалось завидное
согласие, более того, Печенкин-старший взирал на Печенкина-младшего с
уважением, если не сказать — с пиететом.
В ушах Гурия звучало «Вышла мадьярка на берег Дуная, бросила
в воду цветок», а это означало, что участковый пребывает в самом благостном
расположении духа. «Интересно, уж не ко мне ли они направляются?» — лениво
подумал Гурий и тут же невольно улыбнулся такому нелепому предположению:
Василий Васильевич лейтеху Ягодникова терпеть не мог, общался с участковым
только в форс-мажорных обстоятельствах, а в мирное время переходил на другую
сторону улицы, стоило только Гурию оказаться в поле его зрения.
Теперь все было наоборот. Теперь отец и сын Печенкины
направлялись прямо волку в пасть. Долго не раздумывая и никуда не сворачивая.
«Судя по всему — ко мне, — подумал Гурий уже не так лениво. —
Судя по всему — форс-мажор!»
…Это действительно оказался форс-мажор, да еще какой!
— Родной милиции общий привет, — прогундел
Печенкин, втискиваясь в кабинет. И без предисловий ткнул в сына указательным
пальцем:
— Он, прощелыга!
Яблочко от яблоньки недалеко падает, что и говорить!
— Думаю, это не ко мне, — сдержанно ответил
Гурий. — Думаю, это в детскую комнату милиции.
Сочувствия к малолетнему Печенкину у Гурия не было никакого.
Он терпеть не мог деятелей типа Виташи: плюгашей-пакостников с соплями под
носом и омерзительными мыслями под черепной коробкой. Такие, с позволения
сказать, чада мучили домашних животных (от мыши до козы), писали на заборах
срамные слова и подозрительно часто вертелись около женского отделения бани.
Вместо того чтобы, как и положено чадам, читать Майн Рида и Фенимора Купера.
Или «Декамерон» Боккаччо на худой конец.
— Да обожди ты с детской комнатой, — невежливо
перейдя на «ты», перебил участкового Печенкин-старший. — Это еще успеется.
Мой-то прощелыга трупак нашел.
Так-то! Знай наших.
— Что нашел? — не понял Гурий. — Какой такой
трупак?
В — Настоящий. Смердячий. — От гордости за сына Василий
Васильевич даже икнул. — Сидит себе в лодке и ни гугу!
— Да кто сидит?!
— Да трупак! Он бы там до белых мух просидел, если бы
не мой прощелыга.
Только теперь до лейтенанта Ягодникова стал доходить смысл
тронной речи Печенкина-старшего: Печенкин-младший, находясь в свободном
каникулярном полете и шастая где ни попадя, обнаружил какой-то труп.
— Утопленника, что ли? — на всякий случай уточнил
Гурий.
— В том-то все и дело, что нет! — Василий
Васильевич торжествовал. — Утопленника — это мы проходили. Утопленники
что! Ты выше бери. Убиенного.
— Да с чего ты взял, что убиенного?
— Да у него ползатылка снесено! Я сам видел.
— И где же ты все это видел? — Верить известному
мартышкинскому выпивохе Гурий не спешил.
— Где-где! В лодочном кооперативе.
«Селена».
Легендарный местный долгострой был хорошо известен Гурию.
«Селена» затевалась году эдак в восемьдесят пятом, когда Гурий был чуть
постарше Печенкина-младшего. Места в кооперативе распределялись между
прикормленной питерской интеллигенцией из числа активных членов творческих
союзов. Да и строительство шло по-интеллигентски — ни шатко ни валко. Уже
потом, когда отгремела перестройка и началась эпоха свободного рынка, его взял
в свои руки энергичный молодой бизнесмен.
Бизнесмен отгрохал с десяток таунхаузов с эллингами для яхт,
после чего благополучно грохнули его самого. Больше никто браться за кооператив
не хотел, и он медленно ветшал и разрушался. До Гурия доходили слухи, что
несколько домов в «Селене» обжиты, но соваться туда он не хотел. Там, где есть
эллинги, есть и яхты.
Настоящие.
А с настоящими яхтами Гурий Ягодников покончил навсегда.
— Хорошо. Сейчас мы туда отправимся…
— Может, ты мне не веришь? — осенило Печенкина.
— На месте разберемся.
— Слышь, лейтенант… Ты тово, обязательно внеси, что
трупак мой обормот обнаружил. Обязательно!
— Показания с вас и с вашего сына будут сняты в любом
случае. Надеюсь, вы ничего там не трогали, Василий Васильевич? — аккуратно
перешел на официоз лейтенант.
