1. Лену, которая уехала в тот самый момент, когда больше
всего была нужна ему.
2. Пистолет, который остался у нее в рюкзаке, хотя должен
был перекочевать в его руки, просто потому, что женщина, какой бы красивой она
ни была, и оружие — две вещи несовместимые.
3. Би-Пи, который не оставил никаких указаний о том, что же
делать одиннадцатилетнему мальчику на борту яхты.
4. Низкий потолок.
5. Бейсбольную-биту-или-что-то-вроде-того.
6. Тошноту, периодически подкатывающую к горлу. Пока ему
удавалось справляться со столь унизительными позывами собственного организма,
но дальше будет только хуже, тут и к гадалке ходить не надо.
Справедливости ради, тошнота иногда отступала, прихватив с
собой злость, и тогда Пашку начинало обуревать любопытство. Во-первых, на яхте
он оказался впервые. Окопавшаяся в эллинге «Такарабунэ» — не в счет, ее душа,
так рвавшаяся к морю, была навсегда прикована к земле.
А это…
Это была совсем другая яхта, землю она презирала и хорошо
чувствовала себя, только когда ей в бока и днище били волны.
Сейчас волны были совсем рядом, за перегородкой, Пашка
ощущал их сонное дыхание. И думал о странной последовательности событий, которая
привела его сюда и заставила спрятаться в маленьком, похожем на чулан отсеке на
носу.
Нет, он не был похож на мертвую красавицу «Такарабунэ» —
этот живой мосластый «Посейдон». Сходство заключалось лишь в наличии двух мачт
и вымпела на главной из них — того самого брата-близнеца вымпела, найденного в
руках у Нео.
Не шарф, не платок — вымпел, флаг, осеняющий путь корабля,
теперь Пашка знал это точно. Но от подобного знания радости не было никакой.
Этой яхте нельзя было доверять.
Ей нельзя было доверять так же, как и ее хозяину,
гнуснейшему обветренному типу в штормовке и дурацких шортах с дурацкой телкой и
дурацкой надписью «Hollywood».
Ничего против Голливуда Пашка не имел, вот только
шортоноситель не нравился ему абсолютно.
Он не понравился Пашке сразу, еще тогда, когда они
столкнулись с ним в предбаннике эллинга с «Такарабунэ». От такого типа можно
было ожидать всего, чего угодно. И как ловко он заманил Лену к себе в дом
посредством стакана с водой! И как он пялился на Лену такими же обветренными лживыми
глазами, только что не облизывался, гад!.. И все эти его морские штучки, и
книжки, и лоции — все это было насквозь не правдой.
Насквозь.
То есть, столкнись Пашка с яхтсменом по имени Сергей при
других обстоятельствах, совсем не исключено, что он напрочь забыл бы и про
Би-Пи, и про оскорбительно-сухопутное Мартышкино, и про назойливую, как муха
цеце, бабку, и про весь остальной мир. И только спал бы и видел, как бы
взглянуть на этот остальной мир через какой-нибудь из диковинных приборов…
Или — с разрешения хозяина — похлопать парус по жесткой
холке, но… Между ними сидел прислонившийся к мачте мертвый Нео.
И стояла Лена.
Пашка до сих пор это помнил. Как она стояла в похожей на
раздувшуюся каюту комнате яхтсмена — спиной к Пашке, невыразимо прекрасной спиной.
И как рассматривала фотографии на камине, а потом уронила стакан с водой. И
Пашка тогда втайне порадовался: и разлитая вода, и осколки стекла — все это
выглядело пощечиной чистенькой прилизанной каютке.
Правда, все последующее Пашке активно не понравилось: они
оба — и Лена, и хозяин дома — присели на корточки и принялись собирать осколки,
и руки их то и дело оказывались в опасной близости друг от друга — и тогда
сердце у Пашки начинало громко стучать и раскачиваться, почти как
кресло-качалка, в которой он сидел. Из-за этого так не к месту вылезшего сердца
он прощелкал весь разговор Лены и задрыги-яхтсмена. Кажется, там было что-то о
фотках с комода и о какой-то Лениной подруге со странным змеиным именем Афа, а
потом разговор перескочил на Нео, а потом…
Потом Пашка почувствовал настоящее облегчение: Лена
собралась уходить. И морские цацки на нее никак не подействовали, так что хрен
тебе, задрыга!..
…Но полирующим кровь визитом к яхтсмену день не закончился.
Да и не мог закончиться, и Пашка вдруг понял почему: все дело было в самой
Лене. Она притягивала события точно так же, как притягивала людей, события
выстраивались перед ней по ранжиру, отдавали честь и так назойливо лезли в
глаза, что пройти мимо них было невозможно. Весь мир хотел ей понравиться, весь
мир хотел коснуться ее руки — точно так же, как хотел коснуться ее руки
несчастный маленький Пашка.
Коснуться получилось только перед самым расставанием.
А до этого был кавалерийский наскок в логово паука
Печенкина. Из рейда Лена вернулась с трофеями и еще больше возвысилась в
Пашкиных глазах, хотя возвышаться дальше было уже некуда: она и так сияла на
недосягаемой высоте, где-то там, где пролетали сверхзвуковые истребители,
воздушные шары в обнимку с воздушными змеями и где парила сейчас душа Нео.
Теперь она могла быть спокойна и не терзать Пашку ночными кошмарами: все его
вещи были собраны вместе и находились на хранении у темно-рыжего солнца. А уж
солнце разберется, как с ними поступить, солнце всегда знает, что делает.
Хотя…
Хотя с последними действиями солнца Пашка оказался
категорически не согласен. Как раз в тот самый неожиданный момент, когда Лена
сказала ему:
— Я отвезу тебя домой.
Нет, что-то подобное он подозревал, не могла же Лена
остаться в Мартышкине и уж тем более свалиться на голову бабке и сортиру в
глубине сада (пережить это не представлялось никакой возможности), но все же он
оказался к этому не готов. И не смог выдавить из себя ни слова. И так и сидел,
прижав к груди Ленин рюкзак — в полном молчании.
— Я отвезу тебя… Мне нужно возвращаться в Питер, мой
хороший… — еще раз повторила Лена.
И снова Пашка ничего не ответил. И чем дольше он молчал, тем
глупее становилась ситуация. Но сил для того, чтобы расстаться не только с
Леной, но даже с ее рюкзаком, — сил на это у Пашки не было. Он вдруг понял,
каким длинным получился день и как тяжело будет заканчивать его в одиночестве.
— Вот что… Я отвезу тебя домой. Сейчас. И оставлю адрес
и телефон… Если что…
Ч-черт, я сама приеду.., очень скоро. Обещаю…
Вряд ли он слышал, что именно говорила ему Лена. Все это
время он приказывал рукам разжаться — кому охота выглядеть идиотом! — но
они все не разжимались, цепляясь за лямки рюкзака мертвой хваткой.
И ему не оставалось ничего другого, как умоляюще смотреть на
Лену: помоги же, ты ведь можешь мне помочь, тебе ничего не стоит это сделать.
И милосердная Лена все-таки пришла на помощь: в полном
молчании она добросила Пашку до улицы Связи, припарковалась недалеко от дома и,
выйдя из машины, открыла дверцу пассажирского сиденья. А затем потянула к себе
рюкзак, стараясь именно таким макаром выманить Пашку из «жигуленка».
