Отсек напоминал маленький кабинет небольшой, привинченный к
полу стол, книжная полка над ним, стопки каких-то брошюр, развернутая карта,
небольшой магнитофон «Sony» и маленькая, тускло блестящая коробочка, которую
Пашка вначале принял за плейер. Наверное, это и был плейер, вот только
наушников к нему не просматривалось. Пашка повертел диковинку в руках, что-то
нажал, и передняя панелька отскочила, явив на свет божий небольшую кассету. То
есть кассету, гораздо меньшую, чем обыкновенная аудиокассета.
Далеко шагнула техника, ничего не скажешь.
Расстаться с чудной коробочкой у Пашки не хватило сил,
очевидно, бациллоноситель Печенкин заразил его страстью к чужим
симпатягам-вещам, гад такой! Нет, о том, чтобы красть плейер, Пашка и не
помышлял, он просто обнаружил себя с ним в отсеке напротив кабинета.
В этом отсеке находилась кровать, покрытая веселеньким
разноцветным пледом. А прямо над изголовьем была привинчена небольшая полка с
крошечной моделью корабля.
Здесь он и останется, пожалуй! Шиш тебе, паук Печенкин,
попробуй-ка найди!..
Подогреваемый этой мыслью, Пашка плюхнулся на койку,
пристроил плейер на груди, забросил руки за голову и принялся думать о
сегодняшнем дне, в котором он наконец-то нашел Лену. Правда, плата за этот день
оказалась слишком высока — бедолага Нео! — но с другой стороны,
встретились-то они не случайно. Нео был другом Лены, а теперь и Пашка стал ее
другом: вот и выходило, что как будто Нео завещал Лену Пашке.
Беречь и охранять.
Осознание этого обдало Пашку горячей волной, тут же
смешавшейся с волнами, ласково облизывающими корпус за обшивкой.
Должно быть, это и подействовало на Пашку, и он, наплевав на
по-кошачьи вкрадчивые следопытские заветы Би-Пи, заснул.
Самым предательским образом.
А проснулся от голосов наверху, какого-то подозрительного
стука о борта и приглушенных шагов. Звук шагов усилился; очевидно, кто-то, как
совсем недавно Пашка, спускался в жилой отсек. На то, чтобы сообразить, что он
попал в ловушку, у Пашки ушло несколько секунд. Еще столько же занял
стремительный марш-бросок под кровать: щель между полом и койкой была узкой, и
Пашка протиснулся в нее — с трудом, но все-таки протиснулся. И едва успел распластаться
по полу, как вспыхнул свет.
Мимо него продефилировали женские ноги в аккуратных
перепончатых босоножках без каблука. Что-то такое было в этих ногах —
завораживающее, иначе не скажешь.
Им как будто хотелось оторваться от земли и взлететь, им как
будто было скучно и приходилось самим себя развлекать. Что ноги и проделали
прямо перед Пашкиным замершим носом: они сделали несколько довольно странных
движений, подпрыгнули и хищно вытянули носок — как раз в сторону койки, под
которой хоронился Пашка.
Потом он услышал звук открываемого ящика, легкий стеклянный
звон и звук наливаемой жидкости. И — голос, идущий с той стороны, откуда только
что появились эти чудные птичьи ноги.
— Мне баккарди, бэби!
— Пошел к черту, — парировала владелица
ног. — Руки есть, сам и нальешь!
— Да что ты злишься, в самом деле? Все же хорошо, за
это стоит не только баккарди хряпнуть.
— Идиот. Вы оба — идиоты.
— Ну, успокойся, пожалуйста!
— И не подумаю успокаиваться, Игорек! Если ты думаешь,
что мы проскочили, ты глубоко ошибаешься. Я видела этого волкодава, он так
просто не отцепится.
— Я тоже видел, ну и что. — В мужском голосе
сквозила какая-то хмельная испуганная отвязанность. — Прост, как правда.
И никакой фантазии. И лоб в два пальца.
Да и потом — у тебя железное алиби.
При слове «алиби» Пашка дернулся, попытался сжаться в комок
и подпихнул задом низкую койку. И тотчас же над его головой тонко звякнула
пружина, а под боком — что-то тихо щелкнуло. Совсем неплохое звуковое
сопровождение для пугающего «алиби». «Алиби» всегда паслось неподалеку от места
преступления, прятало клыки и притворялось парнокопытным — и было связано с
опасностью для жизни.
Картины из жизни алиби Пашка неоднократно наблюдал по
Виташиному видаку, и от него же, от видака, знал простое правило: чем железобетонное
выглядит алиби, тем оно подозрительнее и тем больше вероятность, что к титру
«THE END» от него камня на камне не останется.
Продолжить вереницу мыслей об алиби Пашке не удалось, а все
потому, что женский голос бичом хлестнул по голосу мужскому:
— Кретин! Какое алиби? Я ничего не знала об этом,
ровным счетом ничего!
— Ну ты же не будешь отрицать, что все к лучшему? Ты
сохранила работу, а могла бы пролететь со свистом. А так — ты белая и пушистая
и к тому же примадонна. И все это — заметь, все, сделано не твоими руками.
Зачем же так возмущаться? Наоборот, нужно в ножки поклониться нашему санитару
леса…
— Кстати, где он?
— Кто?
— Да санитар этот хренов.
— Паруса ставит. Не ты же будешь это делать, правда?..
Только теперь Пашка сообразил, что качка усилилась, а волны
стали бить в борт настойчивее: яхта набирала ход.
— Дурацкая идея с этим выходом… Как будто нельзя было
на берегу поговорить.
— Можно. На берегу поговорить можно. — Мужской
голос не покидало горячечное веселье. — Вот только вокруг дома вся время
какие-то люди вертятся… Живо интересующиеся происшедшим. Серж как раз сегодня
двоих таких выпроводил — бабу и мальчишку. Назвалась хорошей знакомой покойного
Ромы, между прочим.
— Что ты говоришь? И как же зовут эту хорошую знакомую?
— Не помню точно.., кажется, Лена…
Упоминание о Лене, к тому же идущее из чужих и явно
враждебных уст, заставило Пашку вздрогнуть: нет, не зря ему с самого начала не
понравился задрыга-яхтсмен, не зря!
— Лена? — злобно озадачился женский голос. —
Что-то я не припомню таких червонных дам в его колоде… И когда только успевал,
подлец… Скотина… Сукин сын!
Мужской голос выдержал паузу, после чего разразился совсем
уж непотребным, почти бабьим хихиканьем:
— А ведь ты его до сих пор ревнуешь…
Даже мертвого… А ведь столько лет прошло. Пора бы
успокоиться, Лика.
После столь умиротворяющего призыва в помещении наступила
долгая тишина, которую нарушило легкое позвякивание: очевидно, бутылки о край
стакана.
— Что ты можешь знать обо мне, идиот? — процедила
женщина между глотками. — Я его любила. И что вы вообще можете знать о
чувствах? Мужики…
— О-о… Прямо мексиканский сериал, домохозяйки будут
рыдать, плакать и обрывать пуговицы на халатах! Возможно, ты его и любила, но
это не мешало тебе использовать его вслепую.
— Но ты же знал его… Знал… Он никогда бы не согласился.
Никогда. А у кого еще не было проблем с таможней… При его-то славе…
