Он взглянул вдаль, на красивый профиль обвиняемого. Недели, проведенные перед судом в камере, не отразились на его внешности, разве что кожа слегка побледнела. Возможно, оплачивает из собственного кармана еду из ближайшей харчевни. Смотрит на свидетельницу бесстрастно, будто она имеет не больше веса, чем жалкая мышка, которая отыскала выход из тюремной камеры в зал суда и теперь беспомощно тычется в закрытую дверь туннеля, не имея возможности вернуться обратно.
Думает ли Оукли о собственном возвращении в жуткий туннель в конце дня? О чем думал, проходя сегодня это короткое расстояние? Сейчас что испытывает? Боится? Похоже, в любом случае не того, что скажет Марта Баттон. Уверен в себе? Почему? Знает, что правосудие слепо? Считает, что его совесть чиста? Рассчитывает собственной наглостью спасти виновную голову?
Во всяком случае, на публику впечатление производит, особенно на прекрасную половину. Стэнли перевел взгляд на инспектора Вуда, который прежде стоял на свидетельском месте. Волнуется, подумал репортер, постукивая карандашом по блокноту. Рассчитывает на показания домоправительницы.
Свидетельница нервно, но четко произнесла текст присяги. Мистер Тейлор начал допрос, явно стараясь, чтобы она чувствовала себя свободно, и женщина, заметно успокоившись, начала описывать события роковой ночи.
— Бедной миссис Оукли зуб вырвали, она жутко страдала от боли. Смотреть на нее было страшно. Конечно, страдала не только от этого.
Мистер Тейлор подался вперед и мягко спросил:
— Что вы имеете в виду?
Свидетельница ответила незамедлительно, навалившись грудью на барьер.
— Поведение мистера Оукли, — сообщила она хриплым шепотом.
— Поясните, — потребовал судья.
— Что такого было в его поведении? — продолжал мистер Тейлор. — Вы говорите о его поведении в тот самый вечер?
— Ох нет, сэр. В тот вечер он был сама доброта. Съездил в Бамфорд, привез ей настойку. Сам отнес на подносе. Самое меньшее, что мог сделать, учитывая, как ухлестывал за вертихвосткой Дейзи Джосс…
Тут со своего места вскочил защитник — нелепо маленький, кругленький рядом с длинным, тощим обвинителем.
— Протестую! Это не свидетельство, а кухонные сплетни!
Свидетельница обиделась и отпарировала:
— Я не сплетница, сэр! Это очевидный факт, тем паче что она не первая!
В публике прозвучали смешки.
— Протест отклоняется, — объявил судья. — Продолжайте, мистер Тейлор. Однако свидетельница должна помнить, что она дает показания и должна излагать только факты, которые ей точно известны.
— Так я и говорю, — проворчала домоправительница.
— Дальше, миссис Баттон, — поторопил ее Тейлор, явно побаиваясь, как бы ценная свидетельница не оскорбила суд.
Миссис Баттон взяла себя в руки и продолжала:
— Мистер Оукли ужинал один в столовой. Жареная курица и пудинг из тапиоки, — добавила она.
— Вряд ли нам надо знать, что он ел, — устало вставил судья. Не раз он сталкивался с такими свидетелями. Сначала комок нервов, а как разговорятся, уже не остановишь, хотя половина сказанного не имеет отношения к делу. Он взглянул на часы на стене. Вечером ему предстоит ужинать с лорд-лейтенантом,
[8]
и он не позволит затягивать процесс. Болтливые слуги — страшное дело.
— Говорю для того, чтоб вы видели, что я помню тот вечер, — твердо сказала миссис Баттон. — Память у меня хорошая. Никогда не подводит. До смерти не забуду ни одной мелочи из той самой ночи. После ужина он пошел в библиотеку выкурить сигару. Такая у него привычка. Я присмотрела за служанкой, которая мыла посуду, потом домой отправила. Она рядом живет.
— Кто же остался в доме после ухода служанки? — уточнил мистер Тейлор.
Мышка исчезла. Стэнли с опаской поджал под скамью ноги.
Миссис Баттон принялась перечислять:
— Мистер и миссис Оукли, сэр. Я. Горничная Люси. Я велела ей лечь в постель, как только уберет со стола, потому что она чихала. Немножко простудилась. Другой горничной, Дженни, не было, ей разрешили поехать домой на похороны, она должна была только утром вернуться. Мистера Хокинса, камердинера мистера Оукли, тоже не было, хозяин послал его в Лондон по какому-то делу. Нянька, Дейзи Джосс, была наверху в детской, как и положено. Уотчетт, садовник, заглядывал вечером насчет овощей и фруктов. Рассказал, что поспело в саду, я сказала, что надо на утро. Он ушел к себе в коттедж. Я заперла заднюю дверь и собралась ложиться сама после того, как проверила окна и двери внизу. Было около одиннадцати.
Зал замер, ловя каждое слово. «Было бы слышно, как булавка упала!» — записал Стэнли в блокноте.
— И вы больше не видели мистера Оукли? — спросил Тейлор.
Миссис Баттон затрясла головой:
— Нет, не видела, но слышала его шаги в холле и на лестнице, думала, спать пошел. За несколько минут до десяти.
— Вы уверены? Подумайте. Это важно.
— Ох, уверена, сэр, — подтвердила свидетельница. — Взглянула на часы на кухне, потому что обычно он не ложится так рано.
— Вот как? — риторически переспросил Тейлор, привлекая внимание присяжных. И кивнул миссис Баттон: — Понятно. Значит, вы пошли к себе? Какой дорогой?
— Поднялась по черной лестнице, сэр. На втором этаже лестница выходит к комнате миссис Оукли. Мы называем ее башенной. — Тут свидетельница начала волноваться. — Только я повернула в другой пролет к верхнему этажу, где моя спальня… Ох, даже говорить не могу. Сразу вспоминаю! Услышала жуткий крик. Кровь в жилах застыла, это факт. Никогда, никогда не забуду!..
— Успокойтесь, миссис Баттон, — настоятельно попросил Тейлор. — Опишите.
Миссис Баттон поняла, что настал ее час, и выпрямилась в полный рост:
— Это был вопль, сэр, вопль в адских муках!
Публика вздохнула в ужасе, ожидая дальнейшего. Представитель агентства Рейтер лихорадочно записывал. Обвинитель, по мнению Стэнли, смахивает на кота, поймавшего канарейку. Защитник роется в своих бумагах. Инспектор Вуд пристально наблюдает. Только обвиняемый сидит с обычным презрительным равнодушием.
— И что же вы сделали дальше, миссис Баттон? — мурлыкнул мистер Тейлор. — После того, как услышали крик?
— Что ж, сэр, бросилась к двери миссис Оукли. Слышала, как она хрипит и булькает. Распахнула створку, сэр, и увидела страшную картину. Не дай бог снова такое увидеть. Хозяйка лежала на полу в ночной рубашке и горела! Извивалась, корчилась на ковре, пламя трещало… Протянула ко мне руку, бедняжка, как будто не могла говорить. Кажется, и вздохнуть не могла. Я увидела на полу разбитую лампу. Видно, несчастная упала и ее свалила. И волосы, волосы, сэр… горели и трещали, как фейерверк.
