— Только не Алан. Он убежден, что преступления многим идут на пользу. Не дурачкам, которых сажают в тюрьму, а умникам, которые ее избегают.
— Ян дурак, — энергично объявила Джулиет. — С удовольствием увижу его в камере. Передай Алану, я над этим работаю, была бы благодарна за помощь. О том и хочу с тобой поговорить.
Мередит, хлебнув кофе, поморщилась:
— Я уже пробовала. Алан говорит, что у него ничего нет против Яна. То, что он тот, кем себя объявляет, и явился незваным, еще не преступление.
— Зато вымогательство преступление, — заявила Джулиет.
Озадаченная Мередит поставила чашку. Мимо их столика прорвалась компания подростков с подносами. Переждав, она уточнила:
— Ты уверена? А я думала, у сестер Оукли нет ничего. Они дом продают, чтобы получить какие-то средства.
— Хотят продать дом, — поправила Джулиет. — Что дает Яну шанс. Слушай дальше. Кстати, это версия Яна. Естественно, пока не было случая проверить. Итак, польская жена Уильяма умерла и все оставила ему. Скончавшийся Уильям разделил состояние поровну меж своими детьми.
Джулиет подняла изящный указательный палец с ногтем, накрашенным неожиданно ярким красным лаком.
— В Польше у него было двое детей, дочь и сын. Но и в Англии тоже остался ребенок, которого он в завещании не счел нужным назвать по имени. Явно не желал, чтобы польская собственность попала в руки английского сына. Уильям, безусловно, закоренелый мерзавец.
После этой сентенции Джулиет вдохновенно продолжила:
— Загвоздка в том, в чем это «состояние» заключается. Входит ли сюда собственность в Англии? Дочь Уильяма умерла от дифтерита еще до Первой мировой войны. Польский сын унаследовал польскую собственность и доходы от акций. После той войны Краков вновь отошел к Польше, но для Оукли ничего не изменилось. Дед нынешнего Яна продолжал дело. Нам ничего не известно, кроме того, что все было потеряно при коммунистах. Отцу нашего Яна ровно ничего не досталось. Польское семейство обнищало, от него остался один Ян. После смены режима в Польше многие пытались вернуть реквизированную собственность. Наш Ян — я говорю «наш» лишь для ясности — принялся изучать семейные документы. Сначала собирался обосновать претензии на возмещение убытков, понесенных при коммунизме. Однако не нашел ничего, кроме экземпляра завещания английского прапрадеда. И теперь претендует на долю английской собственности Уильяма, которая заключается в усадьбе Форуэйз. Понимаешь, хотя деньги были у Коры, усадьба принадлежала Уильяму. Если сестры ее сейчас продадут, Ян потребует половину суммы. Объясняет, что по завещанию его дед унаследовал бы половину имущества Уильяма в Англии и поэтому он сам теперь на нее претендует. Дамарис и Флоренс в полном шоке.
— Надо посоветоваться с юристом! — воскликнула Мередит. — Я тут ничем помочь не могу. Попробуй поговорить с Лорой, сестрой Алана. Она солиситор.
— Знаю. Кстати, она и представляет интересы сестер Оукли. Я вместе с ними к ней съездила, и она объявила, что никогда с таким случаем не встречалась. Нужно время, чтобы разобраться, хотя с первого взгляда ей кажется, что Ян не вправе настаивать. Ничего не известно о подлинности завещания, о котором идет речь. Мы видели только заверенный перевод, который Ян сунул в нос Лоре. Даже если документ законный при всех отличиях континентального семейного права от английского, речь идет о завещании, составленном до Первой мировой войны в зарубежном городе, принадлежавшем к не существующей ныне империи. Никаких независимых свидетельств нет. Кроме того, заметила Лора, здесь Уильям был официально признан мертвым, и в свое время его имуществом соответственно распорядились.
— Значит, — заключила Мередит, жуя картошку, — предлагаем Яну сматываться в Польшу.
— Я предложила, а он ответил, что обратится в английский суд. К знаменитому британскому правосудию и правилам честной игры, по его выражению. — Джулиет издала нечто вроде рычания. — Тогда, по словам Лоры, начнется разбирательство, каким бы его исход ни был. Правосудие не торопится. Продажа Форуэйза отложится. Сестрам это будет стоить денег и времени. А времени у них нет, понимаешь. Им за восемьдесят, они хотят до будущей зимы устроиться в новом доме. У них остается лишь несколько месяцев, которые сведутся к неделям, чтобы продать, купить и переехать. Ян это знает. На это ему ума хватает.
— Понятно… — медленно проговорила Мередит. — Значит, по-твоему, он хочет добиться от них соглашения без суда?
— Определенно. С его точки зрения, вся прелесть в том, что ему даже не надо выигрывать дело. Надо только его затянуть. Он хочет получить от них письменное согласие выплатить ему крупную сумму за разрешение продать дом. Иными словами, откупиться, чтобы он уехал и не тянул резину.
— Они не должны соглашаться! — вскинулась Мередит.
— Я им так и сказала, Лора подтвердила. Но они старые, непонятливые, перепуганные. А он сидит в Форуэйзе, как на девять десятых законный владелец. Без конца рассказывает, какой он бедный, какой он им друг и родственник. Настоящий Оукли. — Джулиет позволила себе кривую усмешку. — Тут я с ним согласна. Истинный Оукли. Новое воплощение Уильяма. — Она вздохнула. — Сестры в жутком состоянии. Он им внушает, что они ему что-то должны. Описывает, как семья разорилась и пострадала при коммунистах. Давит на совесть. Постоянно напоминает, что, кроме них, он единственный Оукли, будущее семьи всецело находится в их руках. Дамарис и Флоренс попали в тяжелейшее положение, выбирая между выплатой отступного и скрытой угрозой затяжного судебного разбирательства. Они не могут отдать половину денег, вырученных от продажи Форуэйза, но начинают приходить к заключению, что придется это сделать. Если это не вымогательство, то я не знаю что.
— Поговорю с Аланом, — кивнула Мередит. — Наверняка можно что-нибудь сделать.
— Я рассказала Джеффу и Пэм, они в ужасе. Пэм член совета графства и прочее, она это так не оставит. Отправилась прямо в Форуэйз, велела сестрам не предпринимать ничего, пока мы совместными усилиями не разберемся.
— Ян был там, когда она приезжала? — с любопытством спросила Мередит. — Пэм с ним познакомилась?
— К несчастью, его не было. По крайней мере, в доме. Пэм жаждала котлету из него сделать. В саду искала, изрыгая гнев и пламя, а нашла только Рона Гладстона, садовника. Он узнал ее — кажется, голосовал за нее на последних окружных выборах. В любом случае сразу к стенке припер и потребовал сделать что-нибудь с Яном. Она объяснила, что это не депутатское дело, однако, поскольку тут замешаны личные интересы, пообещала горы свернуть и всякое такое. У Пэм большой опыт по охлаждению разгоряченных налогоплательщиков.
— Значит, тот самый Гладстон встревожен?
— Безумно, по выражению Пэм. Обожает старых леди, как он называет сестер Оукли, и невзлюбил Яна с первого взгляда. — Джулиет пронзила гневным взглядом проталкивавшегося мимо юнца в надетой задом наперед бейсболке и расплескивавшего кофе в опасной близости. — Пэм свое дело сделает. Она молодец, хоть иногда хватает через край. К примеру, постоянно старается свести меня с Джеймсом.
