И тут этот урод схватил меня сзади за горло. Я была готова ко всему и, поскольку руки у меня были свободны, махнула кулаком назад и попала, надо полагать, Витьке в глаз.
Он заорал и на миг выпустил мою шею, я развернулась, тут он схватил меня за плечи и примерился для удара головой. Руки его держали меня как стальные клещи, вообще весь он был налит чугунной силой. До сих пор не понимаю, как мне удалось увернуться, и Витька со всего маху врезался головой в мою железную дверь. Вот теперь я поняла, для чего бывшие жильцы ее установили!
И если вы думаете, что этот монстр потерял сознание, то глубоко ошибаетесь. Правду говорят, если человек пьян, лупи его хоть колокольней – ничуть не пострадает.
Он очумело тряс головой, но меня не выпустил.
Положение спасла тетя Люся. Она отважно проникла на вражескую территорию и добавила Витьке по битой голове шестилитровой кастрюлей из-под борща. Это возымело свое действие, он упал на пол. Я мигом проскользнула к себе и заперлась на все замки. В глазок мне было видно, что тетя Люся тоже успела уйти.
Через двадцать минут урод очнулся, и началась катавасия, которая продолжалась почти сутки. Он крушил стены и мебель, орал, бился головой о мою дверь.
Дверь выдержала.
Я звонила в милицию, но там, когда узнали номер квартиры, сказали, что никуда не поедут, что у Витьки, оказывается, есть справка из психдиспансера и что надо звонить туда.
Туда я, конечно, не дозвонилась. Дежурный в милиции доброжелательно объяснил мне, что лучше на неделю съезжать куда-нибудь из квартиры, если уж я оказалась такой дурой, что въехала в этот клоповник по собственной воле. Прежние жильцы два года не могли комнату продать, деньги совершенно смешные просили.
Да, мадам Аксюта зря деньги тратить не любит, это точно.
Урод угомонился часам к пяти утра, и я прикорнула на скрипучей кровати. Чтобы проснуться утром и сообразить, что это был только первый день из семи, которые отведены под запой.
И вот я сижу как в тюрьме, гляжу в окно на унылый двор-колодец и вспоминаю, как я дошла до такой жизни. Все, конец, больше вспоминать нечего.
В художественной галерее было пусто. Посетители нечасто баловали ее своим присутствием. Эти картины, мрачные, нагоняющие тоску, не пользовались спросом. Впрочем, художнику вовсе не нужна была известность, ему нужно было совсем другое.
Слепой человек с длинными черными волосами стоял перед мольбертом. В дверь заглянула унылая женщина в длинной коричневой юбке и бурой кофте с таким количеством мелких пуговиц, что сводило зубы.
– Алоиз, – сказала она почтительно, – ты меня звал?
– Ты мне нужна, Ирина, – ответил мужчина, не поворачивая головы, – настало время для…
– Для чего? – восторженно спросила она. – Неужели звезды дали понять?..
– Разумеется… Но не сейчас.
Он замолчал, опустив голову. Ирина молчала, ожидая. Она чувствовала, что он сказал еще не все.
Алоиз все еще молчал, и Ирина не выдержала.
– Есть еще что-то. Что-то, о чем ты мне не сказал тогда, когда собирались адепты.
– Ты права, – Алоиз кивнул. – Есть кое-что, что меня беспокоит. Эта женщина…
Он припал губами к уху Ирины и что-то едва слышно прошептал, как будто даже здесь боялся, что его кто-то подслушает.
– Ты должна действовать. Причем сегодня же. Ее нельзя выпускать из виду.
Неожиданно на меня накатило глубокое, спокойное отчаяние.
Не то истерическое состояние, когда хочется плакать и бить посуду, а тяжелое, как могильная плита, чувство безысходности.
Для истерики с рыданиями и битьем посуды требуется как минимум посуда, а еще непременно – благодарный зритель. А у меня не было ни того, ни другого. Мои жалкие чашки-плошки расколотил ночью это урод.
Ну да, сегодня мне удалось счастливо избежать встречи с Витькой. И вчера тетя Люся помогла, отбила меня от урода, вовремя его кастрюлей приложила. Но я не смогла ни помыться, ни поесть по-человечески. И завтра такое «везение» может не повториться. А мне жить в этом клоповнике и завтра, и послезавтра, и на следующей неделе, и через месяц, потому что никаких перспектив у меня нет и не предвидится. Ни работы, ни жилья, ни накоплений, ни богатых родственников, на чью помощь можно рассчитывать.
И сколько я продержусь в таких условиях?
Может быть, не стоит и цепляться за такую жизнь?
Закончить все одним махом, прекратить свои мучения…
И я начала на полном серьезе перебирать способы добровольного ухода из жизни.
Ну, застрелиться мне не из чего, этот вариант сразу можно отбросить. Говорят, в нашем городе можно достать любое оружие, но для этого нужны большие деньги, а у меня нет никаких, даже маленьких.
Отравиться? В аптеке яды не продаются, по крайней мере, без рецепта. Утопиться? Но в Неве и прочих речках и каналах нашего города такая грязная вода, – меня передернуло от одной мысли, что придется обрести в ней свой конец! И потом найдут в таком виде… Я в детстве видела утопленницу, когда мы жили на Вуоксе. Девушку затянуло в омут, никого из сильных мужчин не было рядом, она не смогла выплыть. Тело всплыло через трое суток, я три ночи потом спать не могла, просыпалась с криком, мать даже хотела меня в город к невропатологу везти.
Можно, конечно, выброситься из окна высотного дома, но сейчас все приличные дома оснащают кодовыми замками или домофонами, а если выпрыгнуть с моего четвертого этажа, могу разбиться не насмерть, остаться инвалидом, а это – удовольствие ниже среднего…
Так что остается – повеситься?
Я подняла голову, посмотрела на железный крюк, к которому когда-то крепилась люстра, сейчас на нем висела пыльная лампочка без абажура. Крюк, может, и выдержит, и веревку достать можно, но я представила, какое лицо у меня будет – багровое, распухшее, и вздрогнула от омерзения.
И тут у меня зазвонил мобильный телефон.
Вот уж чего я не ожидала!
Денег на нем давно уже не было, но я по многолетней привычке время от времени заряжала мобильник. И вот он зазвонил…
Я схватилась за него, как утопающий хватается за случайную доску, за обломок утонувшего корабля, поднесла к уху…
– Гузеева? – произнес в трубке женский голос.
Я не смогла сразу ответить, потому что от волнения спазм перехватил горло.
– Это Динара Гузеева? – повторила незнакомка с легким раздражением.
– Да, это я!..
– Кажется, вы ищете работу?
Никакие другие слова не вызвали бы у меня такой бешеной, животной радости! Работа! Выход из моего тупика!
– Да, – проговорила я как можно спокойнее, стараясь не выдать охватившего меня волнения. – Я ищу работу. А что вы мне хотите предложить?
