Кроме этих портретов были здесь и старинные цветные гравюры. На одних – лошади, скачущие или мирно пасущиеся, на других – степные и горные пейзажи, стоянки каких-то полудиких кочевников, войлочные юрты, те же лошади, овцы, верблюды.
Я отвлеклась на убранство комнаты и забыла, зачем, собственно, сюда пришла, но новый стон недвусмысленно напомнил мне об этом.
Повернувшись на этот звук, я увидела Павла Васильевича.
Он лежал в своей постели, голова – на высоких подушках, тяжелые руки покоились поверх одеяла. То есть это только говорится – покоились, на самом деле его руки дрожали от немыслимого внутреннего напряжения, как будто больной пытался что-то сказать мне своими руками.
Это судорожное напряжение как будто передалось мне, мне показалось, что я сама сейчас потеряю дар речи, стану таким же беспомощным, бессловесным созданием…
Мне захотелось немедленно уйти из этой комнаты, пока я не заразилась от Павла Васильевича старостью и беспомощностью.
Но тут он снова застонал, и я невольно перевела взгляд на его лицо.
Оно тоже кривилось в мучительной, болезненной судороге, не в силах выразить самую простую просьбу. Единственное, что было осмысленным и человеческим в этом лице, – глаза. Выразительные, умные, страдающие, они смотрели на меня с надеждой и ожиданием.
Я устыдилась своего порыва, своей минутной слабости и попыталась понять немую просьбу.
Павел Васильевич показывал глазами на тумбочку возле кровати, где стоял стакан с водой и лежал стеклянный пузырек с лекарством. Он всего лишь просил, чтобы я дала ему таблетку и воды…
Я вытряхнула на ладонь одну таблетку, взяла стакан… вода в нем была тепловатая, мутная, с белесым осадком. Ну, Августа Васильевна! Так-то она заботится о своем брате! Свежей воды налить не могла!
Я отошла от кровати со стаканом в руке, направилась к двери. Услышав за спиной прежний стон, обернулась и проговорила:
– Не волнуйтесь, я сейчас вернусь, только налью чистой воды!
Лицо Павла Васильевича успокоилось, разгладилось, он опустил веки, показывая, что понял меня.
Я вышла в коридор.
На этот раз раздававшиеся там скрипы и шорохи ничуть меня не беспокоили – я к ним привыкла, а главное – у меня было конкретное дело. Поравнявшись с комнатой Августы Васильевны, я на секунду задержалась и прислушалась. Оттуда, как и прежде, доносился художественный храп. Неожиданно он прекратился, послышался скрип кровати, и вдруг Августа громко и внятно заговорила на каком-то незнакомом мне языке.
Я отчего-то испугалась, как будто застала хозяйку квартиры за неприличным или криминальным занятием, но голос уже замолк и из комнаты снова раздался мирный храп.
Я пожала плечами: странности обитателей этой квартирки меня совершенно не касались. Я могу здесь пожить какое-то время, зализать свои раны и ушибы (к счастью, только душевные), а до остального мне нет никакого дела.
Дошла до кухни, налила в стакан чистой воды и вернулась в комнату Павла Васильевича.
– Ну вот, вы видите – я вас не обманула!
В его глазах засветилась радость.
Я приподняла его голову, положила в рот таблетку и поднесла к губам стакан с водой.
Никогда не думала, что так трудно напоить парализованного человека!
Вода текла по шее за воротник пижамы, а когда я сумела влить ее в рот – он едва не захлебнулся.
Наконец я сумела добиться поставленной цели. Старик выпил несколько глотков, стакан с оставшейся водой я поставила на столик, вытерла его лицо и подбородок и проговорила:
– Ну, все, спите, я пойду к себе!
В его глазах появилось разочарование, но это меня уже не касалось – я и так сделала то, за что мне никто не платил.
Заснула я на этот раз быстро и видела удивительно яркий подробный сон.
Долгий день клонился к закату, когда Тимуджен увидел впереди отару овец и двух пастухов в косматых шапках хунгаритов. Он ударил лошадь пятками, да она и сама пустилась вскачь, почуяв воду, тепло и безопасность человеческого жилья.
Один из пастухов проводил Тимуджена к юрте Джамалыка, вождя хунгаритов, отца невесты Тимуджена Бортэ. Джамалык с плетью в руке стоял на пороге юрты, смотрел на гостя.
Тимуджен спешился, низко поклонился Джамалыку и проговорил, стараясь не задыхаться:
– Отец, прошу твоей помощи и защиты! Люди Таргултая гонятся за мной. Таргултай хочет моей смерти. Я ушел от них, три дня скакал по степи, искал твое кочевье.
Полог юрты приподнялся, вышел сын Джамалыка Дзагыш в пышной лисьей шапке, в узорных сапогах. Посмотрел на Тимуджена исподлобья, сплюнул и проговорил сквозь зубы:
– Отец, не помогай ему! Таргултай – сильный вождь, храбрый воин. У него много скота, много людей. Нам ни к чему ссориться с ним. У нас мало людей и много врагов.
Джамалык посмотрел на сына задумчиво, ударил плетью по своему сапогу, хотел что-то сказать.
Тимуджен повернулся, снял с луки седла дорожный мешок. Мешок развязался, из него выпал на траву головной обруч из тускло-серебристого металла. Тимуджен поднял его, повернулся к Джамалыку. Вождь хунгаритов смотрел на него странным пристальным взглядом. Снова ударив плетью по сапогу, повернулся к сыну и сказал:
– Я удивлен твоими словами, Дзагыш. Тимуджен – сын Есугей-багатура, моего названого брата. Он – жених твоей сестры Бортэ. А ты предлагаешь отказать ему в помощи?
Дзагыш сверкнул глазами, отступил к юрте и процедил:
– Есугей мертв! Пусть он был хороший воин, пусть у него было много людей, но теперь от него не больше проку, чем от мертвого пса! А Бортэ еще девочка, она подрастет, и мы отдадим ее за сына Таргултая. Не помогай этому волчонку, отец!
Джамалык скрипнул зубами, шагнул к сыну, замахнулся на него плетью, но передумал. Сказал тихо, грозно:
– Я еще больше удивлен. Есугей-багатур был моим побратимом. Даже если он мертв, это ничего не меняет. Я обещал твою сестру Бортэ его сыну, а мое слово крепко. Да если бы и не это… Ты не знаешь закон степей? Тимуджен пришел в наше становище, он попросил помощи. Если я не помогу ему, это будет позор. Я удивлен твоим словам, Дзагыш, и не хочу больше их слышать.
Сказав эти слова, вождь отвернулся от сына, подошел к Тимуджену и положил руку на его голову:
– Тимуджен, сын моего побратима, отныне ты под моей защитой! Ты будешь жить в моей юрте и есть за моим столом, пока не станешь достаточно взрослым, чтобы жениться на Бортэ!
Слепой человек с длинными черными волосами был недоволен.
– Ирина, я же просил тебя… – процедил он.
– Алоиз, я сделала все, что ты велел, – огорченно ответила Ирина, – я позвонила ей и пригласила на встречу.
