Вот так вот, я становлюсь другим человеком, откуда-то взялась любовь к ближнему. Поэтому я взяла себя в руки и самым сдержанным тоном ответила:
– Но, Августа Васильевна, я уже все прибрала, и посуду вымыла, и ковры пропылесосила…
Хотела добавить «и намолола кофе на семь недель», но вовремя удержалась.
Августа наверняка удивилась моей кротости. Она посмотрела на меня свысока и произнесла сурово:
– Вы все прибрали? А окна вымыли?
– Еще и окна?! – У меня резко испортилось настроение от этой перспективы. Мытье окон всегда было для меня самой нелюбимой домашней работой.
– Да, окна! Не можем же мы жить с грязными окнами! Скоро через них уже ничего не будет видно! – отчеканила она, развернулась и с величественным видом удалилась.
Я тяжело вздохнула и приступила к работе. Начать решила с кухни. Нашла средство для мытья окон, тазик, тряпки, вскарабкалась на подоконник и высунулась из окна, чтобы вымыть его снаружи. Высоты я никогда не боялась и воспринимала это акробатическое упражнение вполне спокойно. Побрызгала на стекло моющим средством и начала его смывать.
Рядом со мной было открытое окно соседней комнаты – той, в которой обитал Павел Васильевич. И вот сейчас я отчетливо услышала доносящийся оттуда голос Августы. С кем она разговаривает? Я невольно застыла с тряпкой в руке, прислушиваясь.
– Павел, – проговорила Августа тихим, елейным, насквозь фальшивым голосом. – Ты не можешь так со мной поступить! Подумай, что будет, если ты умрешь?
Павел Васильевич, разумеется, не отвечал – ведь он при всем желании не мог вымолвить ни слова!
– Паша! – не унималась Августа. – Не делай вид, что ты меня не слышишь! Я знаю, ты все слышишь! Подай мне какой-нибудь знак!
На какое-то время наступила тишина, затем Августа воскликнула, не сдержав раздражения:
– Скотина! Я нянчусь с тобой, как с грудным ребенком, в память о Марине, оплачиваю врачей и сиделок, выполняю каждый твой каприз! Ты должен сказать, где это спрятано! Ну, не сказать, но ты же можешь подать мне знак! Когда тебе что-то нужно, ты прекрасно справляешься! Павел, где это спрятано?
«Вот интересно, – подумала я. – Чего она добивается от своего брата? Наверное, тот припрятал где-то в доме большие деньги, и она хочет, чтобы он указал ей тайник… и еще – кто такая Марина?»
Августа взяла себя в руки и снова заговорила с фальшивым смирением:
– Паша, ну сам подумай – что мне делать, если с тобой… что-то случится? Я останусь без средств к существованию! Ты не можешь так со мной поступить! Покажи, где это спрятано! Ты должен, ты обязан обеспечить меня на случай своей смерти! В благодарность за мою заботу, в благодарность за те годы, которые я тебе отдала…
Ну да, точно! Братец спрятал деньги и не хочет ей говорить, где! Тоже хорош!
– …Я ухаживала за тобой, кормила тебя с ложечки, выносила за тобой горшки…
В жизни не поверю, что Августа все это делала! Она же нанимает профессиональных сиделок… А уж насчет кормления помолчала бы. Ночью больному человеку лекарство подать некому! Сама храпит, как компрессор!
Августа опять сорвалась и закричала:
– Сволочь! Негодяй! Я вожусь с тобой который год – и никакой благодарности! Проклятый эгоист! Ты довел Марину до могилы – и теперь хочешь моей смерти?
Порыв ветра качнул окно, и я едва не свалилась. Уцепившись за раму, переступила по подоконнику в глубину комнаты. В соседней комнате Августа что-то услышала, подошла к окну и захлопнула его, так что больше до меня не донеслось ни звука.
Но позднее в тот же день, вынося мусор, я встретила на помойке дворничиху тетю Люсю. Она с задумчивым видом разглядывала выброшенный кем-то из жильцов ковер, прикидывая, можно ли использовать его в собственном хозяйстве. Увидев меня, Люся оживилась:
– Глянь, Дина, какие хорошие вещи выбрасывают! Совсем народ распустился! Раньше бы за таким ковриком в очередь стояли, а теперь – на помойку! Помню, в каком же году? То ли в восемьдесят седьмом, то ли в семьдесят восьмом Марина, хозяйки твоей сестра, еще молодая была, так она такой ковер по случаю купила…
– А что – у Павла Васильевича две сестры было? – заинтересовалась я, вспомнив подслушанный разговор.
– У Павла-то? – переспросила тетя Люся. – Никаких сестер у него не было. С чего ты взяла насчет сестер?
– Ну как же, – удивилась я, – Августа Васильевна ведь его сестра, а сейчас вы про Марину говорите…
– Тю! Да никакая она не сестра! – отмахнулась тетя Люся. – Она Марины сестра, жены его покойной!
– Да? А я подумала – он Васильевич и она Васильевна, значит, брат и сестра…
– Да ничего это не значит! К примеру, я Федоровна и директор углового гастронома – Иван Федорович, так что же мы с ним – родственники? Августа – Марины сестра, но жила с ними в одной квартире. Потом Марина померла, а Павла Васильевича удар хватил, так она при нем и осталась. Так с тех пор и живут, а ты говоришь – сестра! Так про что я толковала? Ах да… когда Марина такой коврик купила…
Дальше слушать я не стала.
Августа Васильевна вошла в ювелирный магазин и прямиком направилась к прилавку с бриллиантами.
Холодное сияние драгоценных камней, как всегда, наполнило ее душу трепетом, удивительным волнением.
«Если бы у меня были деньги, я непременно купила бы это кольцо, – подумала она, склонившись над витриной. – И еще это… и вот эти серьги… и эту брошь…»
– Вам что-нибудь показать? – сухо осведомилась молодая продавщица, оглядев Августу оценивающим взглядом.
Она не первый раз видела эту пожилую женщину далеко не самого богатого вида, с неприличной жадностью взирающую на самые дорогие изделия. Наверняка она ничего не купит, но директор магазина строго-настрого запретил продавщицам хамить даже самым неказистым, самым бесперспективным покупателям.
«Кто ее знает, может, она только с виду такая невзрачная, а денег куры не клюют…»
Августа с сожалением оторвалась от завораживающего зрелища.
Вот если бы Павел открыл ей свою тайну… тогда она могла бы скупить все эти драгоценности! Но Павел молчит, ни за что не хочет с ней делиться! Так и унесет свою тайну в могилу! Эгоист, как все мужчины! Она отдала ему столько лет своей жизни, и он должен, просто обязан ее за это отблагодарить!
– Вам нравятся бриллианты? – раздался вдруг совсем рядом приятный, выразительный голос.
Августа вздрогнула и обернулась.
Рядом с ней стоял невысокий худощавый мужчина средних лет, с длинными, черными, как смоль, волосами. Он был в круглых черных очках, какие обыкновенно носят слепые, но держался с уверенностью зрячего.
Августа хотела было ответить: «А вам-то что», – но язык словно прилип к гортани, и вместо резких и неприязненных слов женщина растерянно проговорила:
