Марго не колебалась ни секунды. Она издала такой пронзительный вопль страдания, что у Малькольма волосы на затылке встали дыбом. Затем девушка зарыдала, да так, что это наверняка услышали за закрытой дверью. Переждав минутку, Кит снова подал ей знак, и раздался еще один великолепный вопль, сопровождаемый громкими всхлипами.
Уходя, Кит спокойно заметил:
— Прости, но Малькольму придется это забрать. Он снял с девушки сутану и вернул ее Малькольму, после чего подошел к двери и распахнул ее.
— Губернатор Салазар, пока я не могу сказать с уверенностью, ведьма эта девушка или нет, — выкрикнул Кит. — Но что мне уже ясно — с ней обошлись с неподобающей жестокостью. — В голосе Кита послышался мрачный упрек. — Господь не одобряет такого насилия над слабыми женщинами. Более того, вы оставили ее без одежды и без пищи. Несомненно, в первую очередь надлежит заботиться о душе и лишь потом — о теле, но мы всегда должны оставаться добрыми христианами. Дайте бедному ребенку одеяло, одежду и что-нибудь горячее поесть. После этого она должна получить возможность помолиться и поспать. А завтра мы снова испытаем ее.
Он поднял ладонь в благословении и двинулся к Малькольму. Марго закусила губы, когда Кит повернулся, чтобы уходить. В его глазах она прочла: «Держись, малыш, просто держись, и все».
Посланные губернатором люди принесли грубое рубище, одеяло и миску похлебки. Кит проследил, чтобы Марго оделась и завернулась в одеяло, дождался, пока она не прикончит похлебку, и лишь после этого разрешил снова запереть ее на ночь.
Вернувшись, они с Малькольмом завершили выслушивание исповедей. После всего пережитого обоим было неимоверно тяжело и противно этим заниматься. Но чтобы спасти Марго, надо было играть выбранные роли.
Исповеди местных грешников ошеломили Малькольма своей мелочностью. И тем не менее они давали неплохое представление о группировках, существующих в маленькой общине Лоренцу-Маркеша.
— Эти ремесленники, — горько жаловался сержант Жоао Браз, — ведут себя так, как будто они в Лиссабоне, а не в этой всеми забытой дыре! Мельник требует за помол двадцатую долю. А для чего ему она здесь? Тратить-то не на что! А пастухи такие лентяи! Вся их работа — валяться да смотреть, как их цыплята роются в грязи, а мы в это время должны охранять их никчемные жизни…
Пекарь-баск Ксанти изо всех сил поливал грязью солдат, которые «ко всем относятся, как к рабам, держатся не по чину высокомерно, а обязанностей своих не выполняют».
— Да разве они по ночам дежурят? Ха! Они дрыхнут всю ночную стражу, а просыпаются, только если крыса цапнет за ногу! Тогда они орут, как бабы, и уверяют всех, что по поселку ходит сам сатана! Да вот, например, этот кретин Маурисио с испугу открыл пальбу в три часа утра! Весь поселок перебудил, болван…
Губернатор с горечью жаловался на неряшливость, леность и слабую дисциплину.
Исповедь Николау-бондаря была нескончаемой тирадой против всех и вся в Лоренцу-Маркеше.
— Да без меня этого поселка вообще бы не было! Это ведь я здесь делаю бочки для воды. А в них хранятся запасы для кораблей, плывущих в Индию! Без меня Лоренцу-Маркеш до сих пор был бы полоской грязи, населенной безбожными язычниками!
И у кузнеца были свои жалобы.
— За прошедший месяц этот идиот бондарь уже трижды ломал рукоятки своих бондарных стругов. Что он с ними делает, что так ломает? А губернатор тоже хорош! Требует все новых ружей, а потом жалуется на цену, когда я объясняю ему, сколько это будет стоить и сколько нам с моим подмастерьем потребуется времени, чтобы изготовить даже самое простое…
Крестьяне с истинно баскской страстью ненавидели моряков.
— Мы трудимся, как волы, — кричал Миколас, — и кормим этих неотесанных лентяев. А они что целый день делают? Сидят на берегу, лопают по десять раз, да каждый раз по стольку, сколько нормальному человеку на весь день хватит. И чем же при этом заняты? Канаты плетут! Зачем на кораблях столько канатов? На любом
корабле, что к нам приходит, вся палуба завалена бухтами этих канатов и веревок, и Боже упаси кого-нибудь наступить хоть на самую маленькую…
«Получается, — спокойно размышлял про себя Малькольм, уже не слушая болтовню баска, — что не так уж трудно будет стравить этих ребят друг с другом». Затем Малькольм отбросил эту мысль и стал дальше выслушивать горькие жалобы. Он налагал за все эти незамысловатые грехи легкие епитимьи. Выражал свое потрясение и отвращение, услышав, что половина людей в поселке не имеет даже простейших четок.
Порой Малькольм забывался и его начинала мучить совесть, что он обманывает этих простых людей. Но воспоминания о раздетой донага Марго, напружинившейся в своем грязном углу и готовой биться насмерть, сразу прогоняла эти угрызения. Вместо них приходила холодная ярость. Волею обстоятельств его друзья и эти люди оказались врагами. И если он способен их пожалеть, то они его — никогда.
Что же касается Кита…
Малькольм бросил взгляд на одеяло, отделявшее его «исповедальню» от закутка, в котором трудился Кит. С ним он выяснит отношения потом. Нет смысла множить проблемы, когда их и так невпроворот. Либо они выйдут из этой переделки живыми, либо погибнут. И уж если выйдут, тогда и будем разбираться с Китом.
Гробовое молчание Кита на протяжении всего оставшегося вечера не предвещало ничего хорошего.
Киту нужно было найти правдоподобный способ растянуть проверку «ведьмы» на полные пять дней. Глубокой ночью он лежал, не в состоянии заснуть, пытаясь выкинуть из головы страшные картины того, что эти люди сделали с Марго. Если он будет продолжать думать об этом, то не сможет мыслить рационально и принимать правильные решения. Он знал, что нужно посоветоваться с Малькольмом, но гнев его был слишком силен.
«Это моя вина, что она выкинула эту штуку», — сказал тогда Малькольм.
«Что ты сделал с ней в Риме, дружок? Ты ее соблазнил, сбил с пути… А я доверял тебе, Малькольм».
Боль была невыносимой, наверное, такую же испытывала сама Марго.
Судя по дыханию Малькольма, тот тоже не спал. Хорошо. Кит подумал, что Малькольм Мур тоже проведет адскую ночь. Повернувшись в кровати так, что заскрипели все ее веревки, он, не оборачиваясь, сказал гиду:
— Поспи немного. Тебе это необходимо.
Малькольм не ответил.
В два часа ночи Кит поднялся, зажег лампу и стал будить Малькольма. Молодой человек заворочался под грязными одеялами, застонал, затем с трудом поднялся. В глазах его застыло напряжение бессонной ночи. Тем не менее он встретил взгляд Кита твердо, не уклоняясь и не прося прощения.
Кит насмешливо хмыкнул:
— Пора будить этих грешников на утреннюю мессу. Я хочу, чтобы все эти пять дней они были полусонными и плохо соображали.
Малькольм только кивнул в ответ и выскользнул наружу в поисках колокола. Кит слышал, как он обменялся несколькими словами с дежурным стражником. И вскоре сигнальный колокол запел свою погребальную песню, выгоняя людей из домов. Спотыкаясь со сна, они ковыляли к форту, испуганно сжимая в руках оружие и ошалело озираясь в поисках опасности.
