— Давайте поступим так. — Илья Ильич понял состояние своей подчиненной и ясно увидел, что никаких подробностей о деле ее бывшего больного Цымбала он сейчас не услышит. Судя по всему, ни оправдываться, ни объясняться и доказывать свою непричастность к несчастью Лученко не собиралась. — Пока с этим делом будет разбираться министерская комиссия, вы на время берете отпуск без содержания. И находитесь в городе, чтобы вас можно было вызвать для выяснения всех подробностей. Отдохните, выспитесь, соберитесь с мыслями. А там видно будет.
С тем она и ушла к себе в кабинет.
Засосало под ложечкой. Надо попить чаю и бросить что-нибудь в «топку», решила докторша и нажала рычажок на электрочайнике. Чайник не зашипел, как обычно, а остался холодным и мертвым. Вера нажала еще несколько раз — бесполезно. Пошевелила провод, потрясла чайник — с тем же результатом. О Господи! Опять. Ничего у нее не получается с техникой, та находится с Верой в состоянии перманентной войны. То кнопки на микроволновке не реагируют на ее прикосновение, то мобильный телефон над ней издевается. Причем ни удочки, ни у подруг ничего такого не происходит — только у нее.
Зачирикал мобильный телефон. Ну вот, опять. Только не сейчас! Да почему ж вы всегда звоните не вовремя, человеки?
— Слушаю.
— Вера, ну что ты прячешься, — прозвучал голос Андрея. — Только не клади трубку! Давай объяснимся!..
Вера нажала кнопку отбоя и, видимо, промахнулась — голос все еще умолял. Рассердившись, она стала нажимать все кнопки подряд, пока голос не замолк. Ф-фу… Нет уж. Никаких объяснений. Поезд ушел.
Вера почувствовала состояние ада. Оно пришло к ней с момента предательства Андрея, а сейчас уверенно заливало сознание. Разливалось по жилам, набирало обороты, пульсировало в висках и затуманивало зрачки. Не могу больше. Хватит. Любви нет, зачем вы меня ею мучаете? Все, покончили с любовью. Забыли. Зачеркнули, заклеили, замазали шариковой ручкой.
А вы, господин пациент, тоже хороши!.. Зачем достаете меня своими проблемами? Ведь вы же обманываете меня. Каждый день приходит один и тот же, чтобы притвориться другим.
Вот заходит рыжекудрое существо женского пола. Еще не открыла рта, а я уже слышу модуляции голоса. Словарный запас ясен, до того как произнесен первый звук, — по скопированной из глянцевых журналов манере одеваться, по взгляду не на меня, а на обстановку кабинета. Почти угадываю ее проблему.
А знаешь ли ты, милая, что твои копии приходят ко мне ровно по штуке в рабочий день? Ты еще не села, а мне понятно, к какому сословию ты относишься. Я наизусть знаю твои первые слова.
Ну конечно: как жить? Научите, подскажите, а то у меня… пример номер один. А вот еще… примеры номер два, три, десять. Абсолютно здорова и ленива, не хочет пыхтеть над своей жизнью сама. Только копировать другие. Чувствует: чего-то не хватает, однако слишком инертна. Такая, если ей что и посоветуешь, будет приходить регулярно и просить: помогите воспользоваться вашим советом. Будет паразитировать на твоей готовности помочь, будет заваливать глупыми вопросами и отвлекать от работы.
Вот в разных обличьях, и мужских и женских, заходит Невезучее. По вашим плечам и ушам в первую же секунду вижу все проблемы, уважаемый. В последнее время вам очень не везет с электричеством, огнем и осветительными приборами. Может, даже и квартира горела. Вы уверены, что это знаки вселенной, а какие — хотите спросить у меня. Что я должна вам сказать? Полностью переменить свою жизнь — сможете ли?
Иногда им помогает врачебная ирония. Но не всегда у таких достает самоиронии, а ведь в запущенных случаях она — наилучшее лекарство.
Я вижу почти все ваши болячки, знаю все ваши жалобы, зажимы, угадываю переломы и операции по походке, по тем двум шагам к стулу, которые вы проходите в моем кабинете.
А вот входит тусклая женщина с одутловатым лицом и пустым взглядом. Еще и дверь не закрыла, а я уже вижу: недавно из стационара. Угадываю первые слова: «Ну, перебрала немного водочки, и шо? Женщина я пожилая, имею право иногда расслабиться. А эти сволочи запихнули меня сперва в обезьянник (этого-то я не боюсь, не привыкать!), а потом на обследование — и в психушку!» Да, с такими, как вы, у нас не церемонятся, милочка. Когда психиатрия утратит свою карательную функцию? Это, конечно, вопрос не к вам. От меня вам нужна только бумажка — прошла, мол, обследование, практически здорова. Это пожалуйста. Только однажды, через год или три, найдут вас утром лежащей на грязном полу. И напишут в справке о смерти стандартное: ишемическая болезнь сердца. А ведь вам, «пожилая», всего сорок.
Я могу предсказать ваше ближайшее будущее, но от этого мне тошно.
Косяком идут мученики любви обоего пола. Каждый думает, что он один такой, не подозревая, что вот тут, рядом, за углом, в кафе и на остановке автобуса, его коллег по несчастью полным-полно.
«Он со мной расстался и сказал, что я слишком люблю свободу, и если я хочу каких-то серьезных отношений, то мне, во-первых, нужно не так много сил отдавать работе, во-вторых, меньше думать и больше времени проводить у плиты и стиральной машины».
«Девушка, которая мне нравится, воспринимает меня лишь как друга и хорошего сотрудника, правда, время от времени мы ведем разные интересные разговоры, но никаких определенных слов она не говорит. Должен ли я сделать первый шаг? Или ждать, когда она все скажет сама? Или выбросить ее из головы и заняться делом? А может быть, до конца жизни я так и не встречу свою половинку?»
«Я буду вам очень благодарна, если когда-нибудь смогу узнать ответы на эти вопросы, потому что сама ответить на них не могу».
Как они похожи, ищущие любви, брошенные и бросившие. Как одинаково они говорят, отводя глаза, но в глубине зрачка блестит сумасшедшая надежда на доктора. А доктор ваш теперь сама такая: брошенная. Сапожник без сапог.
Не хочу знать, но знаю, как быстро мне удастся вас успокоить, как долго вы будете сопротивляться.
Я знаю вашу реакцию на мое внимательное молчание.
Я знаю, когда вы врете. Почти всегда: только артисты, привычные к мимикрии, могут меня обмануть.
Словно листаешь страницы уже читанной когда-то книги. В ней, на пожелтевших листах, уже все о вас написано. Не заламывайте рук, не скорбите о потере — ведь я знаю, что на странице такой-то вы успокоитесь и вновь обретете потерянное, и все начнется сначала. Не убивайтесь и не плачьте так горько — через пару десятков страниц вы будете весело напевать попсовую песенку. Даже если вам и кажется сейчас небо с овчинку, ручаюсь — в следующей главе все обойдется. Все минует.
Предзнание. Мне страшно от него, потому что кажется — вы все одинаковые. Все вы, мои пациенты, — это один и тот же пациент, переодевающийся в разные одежды. Бесконечная повторяемость, как наш больничный коридор. Чередования одних и тех же лиц, как чередование восходов и закатов, лета и зимы. Где же люди — разные, удивительные, новые?! Какой жестокий обман — заявление, что на Земле живет шесть миллиардов человек! Грандиозная туфта. Кто их видел, где доказательства? Я верю глазам, а они наблюдают пять-шесть разновидностей человеческой породы. Не больше. Несколько душ, вырастающих в одних и тех же телах. И все идет по кругу, как повтор в орнаменте.
