Но перед тем, как войти, уже через открытую дверь Олег услышал, как незнакомая дама, захлебываясь, говорила Кларе Петровне:
– …он такой хорошенький. Ты даже, Клара, представить себе не можешь, какой красавчик!..
Речь, по-видимому, шла о каком-то ребенке, и потому Иванов не задержался на пороге.
А дама в платье не смогла остановиться.
– У него та-акие мышцы! Особенно на животе…
Клара Петровна подняла голову и, словно не узнав Олега, спросила вошедшего строго:
– Вы записывались на прием? Как ваша фамилия?
Дама в платье тоже оглянулась и, поправляя галстук, принялась рассматривать Олега с ног до головы.
– Моя фамилия – Иванов, – назвал себя Олег, – я по поводу заявления.
– Иванов, Иванов… – начала вспоминать Клара Петровна.
Она посмотрела на потолок и сообразила:
– А, это по поводу усыновления собственного ребенка мужского пола?
Олег кивнул.
– Ваш вопрос решен положительно. Однако я должна подробно изложить вам не только ваши права, но и обязанности, возникающие при…
– Ну, я пошла, – сказала дама в платье, поднимаясь.
Она продефилировала мимо Иванова, но все же успела взглянуть ему в лицо.
Как только дверь закрылась, Клара Петровна улыбнулась приветливо:
– Что ты так поздно? Я уже все себе отсидела, тебя дожидаючись.
Из ящика стола она достала папку с документами и положила перед Ивановым.
– Ты не представляешь, какая битва была за твоего сына. Те американские продюсеры уже всех членов комиссии обошли. Даже мне предложили пятнадцать тысяч.
– Раньше они предлагали десять, – напомнил Олег.
– А теперь уже пятнадцать. Другая бы еще больше с них сняла. Но раз я тебе пообещала, то пришлось отказать им.
Иванов прекрасно понимал, что никакой чадолюбивой американской четы нет в природе, но все равно, беря со стола документы, поблагодарил Клару Петровну.
– Я ничего с этого не получила лично, – вздохнула та в ответ. – То, что ты передал, пришлось распределить между членами комиссии, которые еще и недовольными остались. Посчитали, видно, что я столько огребла на этом деле! А мне из своего кармана им добавлять, что ли?
Олег достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и вынул из него все, что находилось внутри. Потом достал из кармана несколько смятых купюр. Положил все деньги на стол и сказал:
– Вот все, что есть. Здесь почти восемьсот рублей.
Клара Петровна даже не взглянула на деньги, но и не отказалась.
– Подожди меня внизу, я сейчас спущусь, а потом мы поедем куда-нибудь. Только мне домой заскочить надо – переодеться.
– Это уж, Клэр, без меня, – вздохнул Олег, – у меня теперь есть сын, и мне надо заботиться о нем. К тому же тратить по восемь тысяч за вечер мне не по карману. Прости и спасибо еще раз.
Клара Петровна посмотрела на него с удивлением:
– Пожалуйста, езжай куда хочешь. Но если считаешь, что на этом все закончилось, то ты глубоко ошибаешься. Комиссия дала свое согласие, но решение может быть пересмотрено. Есть испытательный срок, есть целый перечень условий…
– Я понял, – кивнул Иванов, – желаю приятно провести вечер.
Дама в галстучном платье стояла в коридоре и шептала другой такой же чиновнице в самое ухо:
– Сейчас он стриптизером работает, а вообще закончил академию внешней разведки. У него такие мышцы на живо…
Дама заметила проходящего мимо Иванова и окликнула его:
– Все вопросы решили?
Олег кивнул.
– А теперь куда направляетесь?
Это походило на допрос с пристрастием.
– Куда направляетесь? – повторила дама в платье с галстуком.
– Пресс качать, – ответил Олег.
Он заехал домой, набил чемодан, с которым ездил в Абхазию, своими вещами и отправился на Московский проспект. Войдя в квартиру Лены, сразу же набрал номер телефона Верочки.
– Все документы оформлены. Теперь я – законный отец Олежки, а не просто его опекун. Можете привозить его домой. А я уже сюда перебрался.
17
Ребенка привезли рано утром. Иванов уже собирался выходить из дома, когда позвонил Николай:
– Мы здесь. Сейчас во двор въезжаем.
С выходом на работу пришлось подождать. Олег смотрел в окно и видел, как к подъезду подкатила серая «девятка», из которой вышла Вера с дочкой, а потом Олежек. Мальчик поднял голову и посмотрел вверх, на окна своей квартиры. Иванов отпрянул за штору, и сердце его сжалось. Сейчас маленький мальчик поднимется домой, надеясь увидеть маму, а встретит его – чужого человека, который будет стараться понравиться ребенку, из кожи лезть, а результат все равно нулевой. Только сейчас, находясь в чужой квартире, Иванов понял: жизнь его не просто изменилась, а и вовсе закончилась. Теперь свободного времени, посиделок с друзьями на холостяцких квартирах, кружки пива после окончания рабочего дня в уличном кафе или в прокуренной забегаловке совсем не будет. Придется позабыть о нескором утреннем пробуждении по выходным и о скоротечных романах… Пригласить домой девушку тоже проблематично, то есть заманить кого-то в дом, может, и удастся, но оставить до утра – вряд ли. И вообще, какую семейную жизнь можно планировать: кто захочет выходить замуж за человека, воспитывающего чужого ребенка? Теперь даже те мелочи, на которые Олег прежде не обращал никакого внимания, приобретут особое значение: раньше он не обременял себя приготовлением обедов и уборкой квартиры – теперь же придется тщательно следить за питанием, за чистотой, заниматься стирками, ежедневно гладить свои брюки и рубашки, и не только свои. Но главное, что вошло в его жизнь, – это ответственность не только за свою жизнь или за жизнь вверенных ему больных, но и за жизнь маленького незнакомого мальчика. Ответственность за его здоровье и благополучие.
Прозвенел звонок в дверь. Иванов открыл. На пороге стояли Вера и Николай. Прежде чем войти, Николай слегка подтолкнул мальчика в спину:
– Заходи, Алик! Смелее, ведь ты же домой вернулся.
Мальчик зашел осторожно, огляделся и прислушался, ожидая, вероятно, встретить маму. На Иванова он не обратил никакого внимания, словно и не было в квартире незнакомого мужчины. Потом Олежка прошел по коридору и свернул в свою комнату.
– Мы ему сказали, что мама уехала далеко и долго не вернется, – объяснила Вера, – мне кажется, он не поверил. Не плакал, не спрашивал ничего. Кивнул только…
– Мне на работу пора, – ответил Иванов, – больные ждут. А вы, насколько возможно, задержитесь. Не надо спешить – поживите здесь. А то, боюсь, если вы уедете внезапно, то ему станет еще хуже.
