– С ними не получится: они с криминалом никаким боком не связаны. Скорее всего, знаком он с кем-то из сотрудников, может, лечил кого. Я уточню. Но все равно надо быть осторожными.
Флярковский посмотрел на него с недоумением:
– Почему я должен быть осторожным? Кого я должен опасаться и почему? Чем мне могут помешать доморощенные детективы? Я на законных основаниях хочу вернуть бабушке внука, а себе племянника, которого присвоил себе посторонний человек!
Он снова посмотрел в окно на Таврический дворец, к которому съезжались автомобили участников очередной конференции межпарламентской ассамблеи.
– Вон сколько бездельников развелось! Здесь одних автомобилей миллионов на пять баксов. Районную больницу на эти деньги оборудовать можно. Ну ладно, пусть развлекаются, а нам работать надо. Сейчас махнем в офис, а вечером девочки меня на свой концерт пригласили в какой-то клуб.
Илья Евсеевич не обманывал младшую Марущак, мечтавшую пойти по стопам Илоны, – он действительно помогал раскручивать трио девочек. И группа «Цацки» постепенно становилась популярной. С основной солисткой, которую звали Соней, Илья Евсеевич уже полгода спал, с двумя другими пока еще нет. Но жизнь тем и удивительна, что в ней не бывает ничего невозможного.
Вечером он посетил клуб, послушал, как девчонки слаженно и весело пищат про несчастную любовь. Вокруг бесновалась обкуренная двадцатилетняя детвора, и лазерные лучи рисовали изумрудные восьмерки на стенах и на обтянутых рваными джинсиками задницах.
Он возвращался домой уже после полуночи, и Соня, прижимаясь к Флярковскому на заднем сиденье «Бентли», пела ему в ухо:
Последний поцелуй тебе подарит август,
Пусть губы холодит вечерняя заря.
Я все-таки тебе когда-нибудь понравлюсь,
И ты придешь в начале сентября…
– Что за белиберда! – скривился Илья Евсеевич, сбрасывая со своей груди руки Сони. – Чушь какая!
– Это я сама стихи сочинила, – объяснила солистка «Цацек», – и музыку сама написала. Сейчас аранжировку делают. Хитом будет.
– Когда будет хитом, тогда и ты молодцом будешь, а пока не приставай.
Почему-то Илье Евсеевичу показалось, что вместе с Сониными пальцами к нему за пазуху залезла тревога.
Утром Соня попыталась осторожно выбраться из постели, но Флярковский уже и так проснулся и наблюдал, как она собирает по комнате свою разбросанную по углам одежду, смотрел на ее круглую попку, на маленькую грудь, на растрепанные волосы, закрывающие лицо и половину спины. Соня смахнула волосы с глаз и увидела, что он разглядывает ее. И тут же прикрылась комком одежды.
– Опусти руки! – приказал он.
Она послушалась и зажмурилась.
Он продолжал смотреть, а она кусала губы.
– Что-то случилось? – спросил он.
Соня кивнула.
– Что?
– У меня задержка.
– Давно?
Соня опять кивнула, теперь уже глядя на него умоляюще.
– Какие проблемы? – зевнул он. – Сейчас это легко делается и безболезненно. Утром к врачу сбегаешь, а вечером опять на сцену.
Илья Сергеевич нашел взглядом свои брюки, отдыхающие на спинке кресла, и показал на них глазами:
– Подай!
Она поднесла, продолжая прикрывать руками живот и грудь. Флярковский пошуровал по карманам, достал из них какие-то купюры и протянул Соне:
– На!
Девушка опустила голову совсем низко, так что волосы закрыли ее лицо. Она потрясла головой, отказываясь, но все же взяла деньги и продолжала стоять.
– Что еще? – недовольно спросил Илья Сергеевич.
– У меня вчера бабушка умерла, – прошептала Соня и заплакала.
26
Утром Олежек проснулся, вышел в коридор и увидел спящего на подстилке щенка. Мальчик замер, удивленный. Разглядывал щенка во все глаза, обернулся и, посмотрев на подошедшего Иванова, прошептал с восторгом:
– Это кто там?
У Олега все внутри замерло: впервые мальчик сам обратился к нему, а прежде только едва отвечал на несложные вопросы.
– Это твоя собака. Теперь у тебя есть друг, который вырастет и будет тебя охранять.
– А когда он вырастет? – снова шепотом, чтобы не разбудить щенка, спросил Олежка.
– Через два года будет большим.
– Долго ждать, – вздохнул мальчик. – А как его зовут?
– Сам придумай.
– Олегом его можно назвать?
– Можно, конечно, но тогда у нас в доме будет три Олега, и другие люди начнут путаться, кто есть кто. А путаница нам не нужна.
– Да, – согласился мальчик, – тогда я другое имя придумаю.
Иванов приготовил завтрак: сосиски и кофе для себя, кашку и какао для ребенка, творожок для щенка. Люди ели за столом, щенок завтракал на полу. Он был серым и пушистым. «Вполне возможно, что это и в самом деле чау-чау, если, конечно, бывают чау-чау серого окраса», – подумал Олег.
– Какой кругленький! – удивился в этот момент мальчик. – Прямо как шарик.
– Ты хочешь назвать его Шариком?
– Нет, – потряс головой Олежек. – Все собаки Шарики, а наш должен отличаться. Я назову его Кубиком. Можно?
Иванов удивился логике ребенка и согласился. И тут же поразился детскому мышлению, которое связывает геометрические фигуры с чем-то живым и любимым, о чем можно мечтать и чем можно восхищаться.
Вскоре пришла Настя с дочкой, и, как бы ни хотелось Олегу остаться рядом с ними, все равно пришлось мчаться на работу сломя голову.
Днем он позвонил Васечкину и все рассказал: и о том, что Олежек оказался сыном олигарха Флярковского, и о том, что из концерна «Фармаком» приезжал человек, предложивший деньги, и о том, что, получив отказ, человек этот сказал, будто ребенка заберут и так. Сергей выслушал, потом заявил: сейчас он занят, но дело, судя по всему, серьезное, хотя расстраиваться пока не стоит, он заедет вечером в гости, и они все обмозгуют. Но появился в больнице в самом конце дня. Васечкин сказал, что просто обязан доставить друга до дому, к тому же в машине сидят еще друзья, которые обещали помочь.
На переднем пассажирском кресле сидел новый начальник Олега – Константин Сергеевич. Человек, расположившийся на заднем сиденье, – Геннадий Павлович, адвокат.
Олег подробно все рассказал им.
– Судя по всему, предстоит судебное разбирательство, – сказал адвокат, – я готов помочь, только дайте мне все документы и опишите подробно историю усыновления и опекунства.
Сошникова интересовало другое.
– Я чисто из профессионального интереса слежу за делом об убийстве Бориса Флярковского, – сообщил он. – Там все так просто, что ничего не понять. Во-первых, расследование каждого преступления, в первую очередь убийства, начинается с постановки вопроса «Кому выгодно?». Олигарха убили за границей, хотя вряд ли у Флярковского были недруги-иностранцы. Российские конкуренты? Тоже вряд ли, так как российский рынок производства и реализации лекарств давно поделен между отечественными производителями и на сегодняшний день стабилен. К тому же «Фармаком» – крупнейший производитель, никто не пожелает с ним связываться. Бытовое убийство отпадает сразу из-за способа его совершения: яхта взорвана в море, а следовательно, работал профессионал. Заказуха на почве неприязненных личных отношений отпадает, потому что от таких богатых людей терпят все. Если и не прощают, то сдерживаются. Убили далеко от дома. Это важно. Вполне вероятно, что заказчик – близкий покойному человек. Жена, которой была бы выгодна его гибель? Но она погибла вместе с ним. Младший брат? Но он, насколько мне известно, полностью зависел от Флярковского. И своих денег у него более чем достаточно, да и погибший не был жадным – мог обеспечить удовлетворение всех потребностей близкого родственника. Конечно, от возможности получить в руки пару миллиардов долларов у любого может снести крышу. И все же.
