– Вопросов больше нет, – произнес Геннадий Павлович.
– Раз свидетель отказывается от своих показаний, то они будут удалены из протокола заседания. Считаю, что представленные стороной ответчика документы тоже могут не приобщаться к материалам.
– Я не настаиваю, – согласился с судьей адвокат Олега.
Судья пристально посмотрел на Клару Петровну, которая улыбнулась ему в ответ. Тогда судья перевел взгляд на адвоката Олега.
– Теперь, насколько я понимаю, вы хотите повторно допросить свидетеля Мозгалеву?
– Очень хочу, страшно, нестерпимо даже, – без тени улыбки ответил Геннадий Павлович. – Но если ваша честь не против, я прежде расскажу один случай по теме. Много времени мой рассказ не отнимет.
Судья посмотрел на Акрошкина, который подсел к Кларе Петровне и что-то шептал ей на ухо.
– Защита не возражает, – ответил адвокат Флярковского и тут же поправился: – Сторона истцов не против рассказа.
– Две минуты отниму у вас, не более, – предупредил присутствующих Геннадий Павлович. – Дело в том, что один мой хороший знакомый на днях направился в одну из районных комиссий по усыновлению, имея желание удочерить свою дочь, рожденную вне брака. Документы у него все были в порядке, но председатель комиссии сказала ему, что за положительное решение вопроса надо заплатить пять тысяч евро.
– Это гнусная ложь! – крикнула Клара Петровна.
Но Геннадий Павлович, казалось, не слышал.
– Самое удивительное, что он просил согласие на удочерение не какой-то сироты из детского дома, а своего собственного ребенка, проживающего с ним в одной квартире, так как мой приятель совсем недавно узаконил отношения с матерью своей дочери.
– Ложь! – снова выкрикнула свидетель Мозгалева. – У вас нет доказательств!
– Не надо так нервничать, – успокоил ее адвокат Олега. – Все дело в том, что мой приятель слышал о нравах, царящих в этой комиссии, и, как человек опытный, прихватил с собой на эту беседу небольшую, но очень качественную цифровую видеокамеру, которую включил перед входом в кабинет. Камера была у него в портфеле. Изображение получилось просто шикарное, звук тоже прекрасный. Умеют же в Японии делать качественную технику! Кстати, в моем портфеле сейчас находится видеоплеер, в который заряжен диск. Если суд сочтет нужным, могу продемонстрировать запись.
– Не надо, – попросила Клэр.
– Вы дважды обвинили меня во лжи, Клара Петровна, – вздохнул Геннадий Петрович. – Будет ли у вас желание встретиться со мной в суде уже уголовном? Я честный человек и хочу, чтобы мой статус честного человека был подтвержден материалами судебного разбирательства. А пока прошу вас ответить на вопросы по существу настоящего дела.
Клара Петровна поднялась, шагнула к кафедре и оглянулась на адвоката Акрошкина.
– Я не буду отвечать на вопросы.
– То есть вы отказываетесь от ранее данных показаний?
– Да, отказываюсь. Я пошутила насчет десяти тысяч евро, которые якобы Иванов мне предлагал. Меня заставили так сказать…
– Что же это за изверг, заставивший такую милую женщину говорить неправду? – поинтересовался Геннадий Павлович.
Клара Петровна обернулась к Акрошкину, который не мигая смотрел в окно. После чего она вернулась к своему месту, хотела сесть, но передумала и присела подальше от Акрошкина.
– А теперь свидетель Воропаев, – со значением произнес адвокат Олега и похлопал по своему портфелю.
Участковый инспектор поднялся, понимая, что там и на него имеется компромат, а какой именно, он не представлял и потому начал потеть сразу.
– Свидетель Воропаев, вы готовы отвечать? – спросил судья.
Геннадий Павлович похлопал по своему портфелю, что не укрылось от глаз адвоката Акрошкина.
– Я протестую! – закричал он. – Представитель ответчика постоянно давит на свидетеля.
– Каким образом? – не понял судья.
– Он стучит по своему портфелю.
– Могу и не стучать, просто открою и положу рядом с собой.
– Все равно я протестую!
– Протест отклоняется, – сказал судья.
Участковый инспектор милиции напрягся и посмотрел на судью:
– Я могу отказаться на основании Закона о милиции? – спросил он.
– Что? – переспросил судья. – При чем тут Закон о милиции?
– Я же по закону имею право не свидетельствовать против своего непосредственного руководства.
– Кто вам сказал такую чушь? – рассмеялся судья. – Отвечайте на вопросы представителя ответчика или…
– Я отказываюсь от ранее данных показаний против гражданина Иванова и признаю, что меня заставили их давать.
– Кто заставил? – не понял судья. – Повторите, пожалуйста.
Воропаев покашлял в кулак, покосился на портфель и произнес быстро:
– Признаю, что меня заставили оговорить гражданина Иванова. Начальство приказало. Сказали, что оставят на службе и повысят в звании.
– За что вас решили уволить из органов? – спросил Геннадий Павлович.
– Так это… за пьянку.
– А точнее?
– Ну, типа того, что якобы под угрозой применения табельного оружия склонял гражданку. А чего ей верить: она вообще наркоманка!
– Не будем называть фамилию несовершеннолетней гражданки, – сказал Геннадий Павлович, – тем более что уголовное дело по данному факту не возбуждалось по договоренности сторон.
Он махнул рукой участковому инспектору, призывая его вернуться на место, а потом обратился к судье:
– Ваша честь, свидетели меня мало интересовали. К тому же вы сами убедились в их искренности. На самом деле я хочу обратиться непосредственно к одному из истцов – к присутствующему здесь уважаемому Илье Евсеевичу Флярковскому.
Илья давно уже сидел неподвижно: ему надоел этот цирк, он ждал только одного – выйти отсюда и расправиться с Акрошкиным. Сегодняшнее заседание проиграно. Но потом будет апелляция, пересмотр дела, тогда поработают уже десять, двадцать адвокатов, сколько потребуется, столько и станет работать. Ведь Менжинский, представляя ему придурка Акрошкина, сказал, что этот человек – лучший в подобных делах. Поначалу Илья и сам так подумал, когда ему рассказали о концепции – смешать с грязью докторишку. Но не прошло.
– Истец, – обратился к Илье Евсеевичу судья, – вы готовы ответить на вопросы представителя ответчика?
Флярковский кивнул и поднялся, хотя ему не хотелось. Почему он должен что-то объяснять в присутствии всех этих клоунов? Почему он, умный и образованный человек, владелец и руководитель крупнейшего в своей отрасли концерна, должен стоять и оправдываться, как школьник, не выучивший урок и скрывающий свою тупость? Илья подошел к кафедре и вдруг понял, отчетливо осознал, что сейчас решается все. То есть он сам сейчас все решит. Решит раз и навсегда. Убедит всех этих идиотов в своей правоте, в своей любви к единственному родственнику, который у него есть на этом свете. Мать тоже есть, разумеется, но сколько ей осталось?
