– Почти сутки.
– А как я попала сюда?
– На «Скорой». Едва успели.
– Обо мне кто-нибудь спрашивал?
Медсестра не ответила, поднялась и улыбнулась:
– Если что-то нужно будет, не стесняйтесь – вызывайте меня. Меня зовут Кристина.
Она ушла, и Соня подумала: «Вот хорошая и очень добрая девушка, она работает в больнице, прекрасно понимая, что красива, могла бы устроиться получше в жизни. Афанасьев, если бы увидел такую, не отстал бы: ему было бы наплевать, умеет ли эта девушка вообще петь».
Соня закрыла глаза, а когда открыла, за окном уже светило солнце. Медсестра Кристина ставила перед ней подносик, на котором была тарелочка с виноградом.
– Ко мне кто-то приходил? – спросила Соня. – Откуда виноград?
– Это ко мне жених заскакивал, – объяснила медсестра. – Привез винограда целую кучу. Я девочкам раздала и вам вот принесла.
– А сами?
– А сама я не ем: хочу похудеть немного.
Соня посмотрела на нее:
– А мне кажется, вы прекрасно выглядите.
В этот момент приоткрылась дверь, и в палату вошла Власта Курочкина. Медсестра поднялась с кровати, помахала ладошкой Соне и удалилась.
Курочкина тоже принесла виноград, апельсины и минералку «Перье».
– Как ты тут? – спросила она.
Соня молча показала ей свои забинтованные руки.
– Ванька Афанасьев тоже в больнице, – объявила Власта, – говорят, с лестницы упал. У него нос сломан, два ребра, сотрясение мозга и множественные ушибы.
Соня промолчала, и Власта решила пересказать все новости.
– Мы вчера опять без тебя выступали, – сказала она, – только принимали как-то не очень. Хозяин клуба сказал, что без Марковой он больше нас не пригласит. Так что поправляйся скорее.
– Я не хочу больше такой жизни, – прошептала Соня.
– Почему? Из-за него, что ли? Не стоит он тебя, Сонечка, забудь. Я потом расскажу как-нибудь…
Власта замолчала, потому что в палату вошли заведующая отделением Куликова и Илья Флярковский.
Курочкина вскочила, прижалась к стене и поздоровалась:
– Добрый день, Илья Евсеевич.
Флярковский кивнул ей и сказал:
– Ласты в руки и вперед!
Власта подхватила свою сумочку и вышла из палаты.
Куликова осталась.
– Палата рассчитана на четверых, – произнесла Валентина Дмитриевна. – Но мы по вашей просьбе еще вчера вечером перевели больных…
– Вы не могли бы оставить нас одних? – не оборачиваясь, бросил Флярковский.
Оставшись возле постели, Илья Евсеевич подошел ближе к кровати и рукой коснулся лба Сони. Девушка осторожно взяла его ладонь, поднесла к своим губам и стала целовать пальцы.
– Прости меня, – прошептала она.
– Значит, так. В этой помойке я тебя не оставлю. Сейчас подойдет машина, и я отвезу тебя в свой дом в Комарово. Тебя не хотели выпускать, но я договорился, и неделю с тобою рядом будет здешняя медсестра.
– Я поеду к тебе, если медсестру Кристину со мной отпустят. Но она не согласится – у нее жених есть.
– Все согласятся, и ее жених первый. Твоя Кристина за каждый день будет получать больше, чем за месяц работы в этой больнице. Давай готовься, а мне делами заниматься надо: вечером увидимся.
Илья Евсеевич наклонился и поцеловал Соню в сухие губы.
Кристина вышла на лестницу и позвонила по мобильному Васечкину.
– Сереженька, что делать? Помнишь, я тебе про певицу рассказывала, которую к нам привезли? Маркова ее фамилия. Так вот, ее забирают из больницы домой.
– А при чем здесь я? – не понял Васечкин.
– Ты ни при чем, любимый, но ее забирает Флярковский на свою дачу. Он хочет, чтобы я ухаживала за больной и пожила там неделю. А мне полторы тысячи евро предложил.
– Зачем нам его деньги? Что мы, нищие?.. Хотя… Соглашайся! Ты будешь находиться в его доме и сможешь узнать что-нибудь о его планах в отношении Алика. Вдруг он в твоем присутствии станет по телефону говорить или к нему кто-нибудь приедет…
– Сереженька, я могу там по всему дому «жучков» наставить. Ты мне дашь «жучков» побольше?
Васечкин не пошел на это. А зря: в области слежки, наблюдения и обыска все женщины профессионалы от рождения. Мужчины могут научиться чему угодно, но только так у них все равно не получится.
35
К загородному дому покатили на трех машинах. Впереди шел внедорожник с охраной, за которым в «Бентли» кофейного цвета ехал Флярковский с Соней, а замыкал кортеж микроавтобус с эмблемой концерна на боках и надписью: «Фармаком». В микроавтобусе сидела Кристина, которая везла с собой капельницу. Лекарства она не брала, так как ей сказали, что все необходимое для больной будет в необходимом количестве. Кристина не удивилась, понимая, кто такой Флярковский: стоило ему только сказать, что ему нужна медсестра, так ее и направили к нему. В микроавтобусе, кроме водителя и Кристины, находился еще один из телохранителей Ильи Евсеевича. Парень всю дорогу молчал, но иногда посматривал на Кристину, словно на глазок пытался определить, насколько она близка с террористами и киллерами.
Когда машины подъехали к высокому забору и две первые уже проскочили на территорию, парень, сидевший в микроавтобусе, сказал:
– Надеюсь, что никакого оружия при вас нет. По идее, конечно, надо вас обыскать…
– Я могу и в город вернуться, – ответила Кристина.
– Да ладно, – согласился тот. – Но если вас спросят, скажите, что досмотр был произведен.
На территории росли сосны, между которыми пробегали вымощенные плиткой дорожки. Альпийские горки, небольшой пруд и китайская беседка на берегу.
Дом стоял на высоком гранитном цоколе, трехэтажный, сложенный из красного кирпича. Кристине показали комнату, в которой ей предстояло прожить неделю. Комната находилась в цокольном этаже, в который со двора вел отдельный вход для прислуги. Здесь едва уместились кровать, столик, стул и узкий шкаф для одежды. Только сейчас Кристина вспомнила, что не взяла с собой ничего. Но, видимо, те, кто привез ее сюда так внезапно, уже подумали об этом.
В комнату зашел высокий мужчина средних лет и сказал:
– Меня зовут Леонид Иванович. Я здесь главный. И не только здесь, дел у меня по горло, и твоими проблемами заниматься не буду. Сейчас пообедаешь в столовой для персонала, а потом, если Соне будешь не нужна, тебя отвезут в магазин, это рядом, купишь все необходимое. Мелочь типа зубной пасты, щеток, мыла, полотенец и предметов личной гигиены не бери – этого добра здесь хватает. Вот получи аванс.
И Леонид Иванович положил на столик четыре бумажки по пять тысяч рублей.
