– Согласен. Кто-то успеет десятку бросить или пятерку, как я… – Филатов замолчал, напрягся и все же продолжил: – А кто-то и двести тысяч отдаст, чтобы выжить. Так что насчет миллиарда призовых нас не обманули.
Прошли еще три дня, за которые ничего существенного не произошло. Ничего не случилось, конечно, в коттедже с белыми стенами, а на пяти континентах шли перестрелки. Друзья смотрели зарубежные новости по «CNN», «Euro News», «BBC», «Американ тудей». Иногда там проскакивали репортажи с мест преступлений. Чаще всего жертвами становились молодые преуспевающие бизнесмены. Дикторы, комментирующие события, почти всегда отмечали, что убитые незадолго перед смертью значительно увеличивали штат своей личной охраны.
Каждый из прошедших дней начинался одинаково: Алексей с Иваном просматривали списки игроков, которых поздравляли с успехом, потом проверяли списки выбывших. Однажды Филатов не выдержал, выскочил из комнаты, сказав, что если они будут сидеть на месте, то и их самих скоро вычеркнут из жизни. Дело в том, что пришло задание и для Минтона. Ему поручили ликвидировать Лесного Брата. Тогда Алексей, почти не раздумывая, купил подсказку и получил портрет человека, которого должен был убрать. Улыбающийся блондин, с длинными, до плеч, волосами. Абсолютно непохожий на маньяка. Глядя на его лицо, Волошин испытал какую-то жалость к этому человеку и тут же изумился. Чего это я – ведь убивать его не собираюсь?
Зато Филатов ехидно заметил, что почти наверняка фотография Лесного Брата липовая: ведь посылают снимки посторонних людей – он сам, например, сделал именно так, отправив фотографию нового мужа своей второй жены.
– Ты представляешь: она в свое время мне его рожу по электронке прислала – дескать, какой красавец достался! И вот теперь некто Иван Филатов в базе игры выглядит как самый настоящий грузин с усами и фамилией Цицхоладзе. А ты кого отправил?
Волошин растерянно пожал плечами: он-то оказался полным идиотом, хотя и честным.
– Да, правилам конспирации тебе еще учиться и учиться, – снисходительно заявил Филатов.
И похлопал друга по плечу, чтобы тот не усомнился, у кого надо учиться.
– Кстати, а кому тебя заказали? – вспомнил великий конспиратор. – Давай посмотрим. Если тебе, конечно, пяти тысяч не жалко.
Волошину было жаль пяти тысяч, как и десяти, уже отправленных им. Но он, не говоря ни слова, зашел на страницу банка и перевел пять тысяч.
Почти сразу пришла подсказка. Шумахер оказался из Карелии.
– Адрес наверняка липовый, – уверенно провозгласил Иван.
Волошин поднялся и вышел из кабинета. Поднимаясь по лестнице, он остановился и посмотрел на свою руку, лежащую на перилах. Рука слегка дрожала. Только сейчас Алексей понял, что трясется весь. Его бил мелкий озноб, но не страха – нет, а величайшего возбуждения. «Прав Ванька, – подумал Алексей, – эта игра похлеще рулетки засасывает». Напряжение пришло само, может быть, оно подкрадывалось незаметно с каждым днем; хотя волнения особенного не было, даже когда стало ясно, что игра идет всерьез. «Может, и в самом деле следует получше заботиться о собственной безопасности?» – подумал Волошин.
– А давай ночью дежурства установим? – крикнул снизу Иван. – Разобьем ночь на смены. Или по очереди: одну ночь ты не спишь, а следующую я дежурю.
Алексей даже вздрогнул. Не от его внезапного крика. Странно, что подумали они об одном и том же в один и тот же момент.
– Согласен! – крикнул в ответ Волошин. – Начинаем с тебя. Сегодня ты меня охраняешь.
День тянулся и казался бесконечным. Ничего не менялось вокруг, только кошки на душе становились все злее. Идея о ночных дежурствах и патрулировании помещений дома умерла сама собой, как только Ванька понял, что ему первому придется не спать. Но все равно вечером он расположился в кресле перед телевизором, укрыл ноги пледом, положив на колени карабин, а сверху поставив огромную миску с солеными фисташками. Когда Волошин зашел в комнату, то увидел, что дружок его спит, откинув голову на спинку кресла. Алексей выключил телевизор, взял с коленей Ваньки миску и карабин, из-за кресла достал две пустые банки из-под светлого швейцарского пива.
– Спи уж, Вильгельм Телль, – тихо произнес Волошин.
– Ххр-р-р, – захрапел в ответ Иван.
Алексей поднялся в свою спальню, лег на кровать, не раздеваясь, закрыл глаза. Сон не шел. Вспомнил, как спокойно было, когда рядом лежала Надя.
В ночь перед расставанием она, гладя его плечо, спросила:
– А ты женат?
– Нет, и не был никогда. За меня Ванька отдувался.
– И никогда никого не любил?
– Любил, вероятно. Но не так, чтобы до сих пор вспоминать. С одной даже жил полтора года. Она в модельном агентстве Филатова работала. А потом в Париж укатила за славой. Правда, перед этим мой «мерс» разбила. Что удивительно, въехала в гаишную машину, а у самой ни доверенности, ни водительских прав. Пришлось мчаться туда и разбираться. Представляешь?
– Нет, – прошептала Надя…
Он вспомнил голос Нади и приподнялся в постели. Потом склонился ко второй подушке. Духами уже не пахло. Включил свет и посмотрел на бабочку у изголовья. Увидел надпись. Сердце защемило. Не от любви – это Волошин понимал. Просто вдруг очень захотелось, чтобы рядом кто-то был. Может быть, Надя, потому что она от него не требовала ничего. Именно сейчас, когда так одиноко, и даже больше одиночества гложет единственная мысль: все это может закончиться, оборваться, и уже не будет ничего: ни одиночества, ни мрака за окном, ни Ванькиного храпа в соседней комнате – всего, что так раздражает сейчас, но что он готов терпеть постоянно, лишь бы продлить пребывание на этом свете. Продлить! «Жить охота», – подумал Волошин и удивился голосу внутри себя, произносящему эти слова: голос был дрожащий и затравленный – вроде даже не его собственный. Алексей тряхнул головой, а голос продолжал: «А зачем? Кому ты нужен? Родителям в Оренбурге, которым звонишь раз в месяц, а те даже не обижаются на то, что ты забыл о них? Или Насте, сгинувшей в Париже? Она ведь рыдала в аэропорту, говорила: не сможет жить без тебя, любить будет только тебя. Может, и любила, однако аборт сделала, даже не сказав про ребенка».
Волошин вспомнил о родителях и понял, что у него никого нет, кроме них. И у родителей только он. Пять лет назад, когда отец демобилизовался, он решил жить в Оренбурге по месту призыва, где у него теперь ни родственников, ни близких друзей. Сыну сказал, что на полученные жилищные сертификаты в Питере только комнату в коммуналке купить можно, да и то такую, в которой крысы жить не станут. Алексей тогда мог предложить родителям жить у него, но не предложил, сказал только, что готов купить им квартиру. Отец отказался, мама тоже. За пять лет он ни разу не был у них. Родители приезжали к нему лишь однажды. Выбрались на весь отпуск, а пробыли всего неделю. С неестественной радостью рассказывали, как хорошо им теперь живется, какую хорошую работу нашел отец, какая хорошая у него зарплата – шестнадцать тысяч рублей, да еще военная пенсия… И мама тоже в библиотеке… Алексей слушал и кивал головой, радуясь за родителей. Шестнадцать тысяч! Да у Лешки самый дешевый костюм в пять раз дороже. Перед их отъездом он украдкой засунул в мамину сумочку пятьдесят тысяч. Мог бы и побольше, хотел, но за пару дней до приезда родителей крупно проигрался в казино. Мать позвонила сразу по возвращении в Оренбург, сказала, что они не бедствуют. А потом пришел перевод на пятьдесят тысяч.
