– Я назначу именно такое наказание, – поспешно согласилась судья.
– Но он уже пять месяцев провел в следственном изоляторе. Дайте полгода условно!
Судья посмотрела на прокурора. Тот засопел.
– Хорошо, – наконец кивнул прокурор. – Восемь месяцев условно, – с учетом времени, проведенного под стражей, наказание будет считаться исполненным, освободим в зале суда, а через три месяца судимость будем считать погашенной.
Шамин согласился.
У здания районного суда Николай припарковал автомобиль и стал дожидаться адвоката. Тот появился с человеком, которого защищал, и с молодой женщиной, судя по заплаканным глазам, женой подсудимого. Алексей Романович сел на переднее пассажирское кресло, а подсудимый с женой расположились позади.
– Сейчас мы вас домой отвезем, – сказал им Шамин, – но прежде давайте забудем все плохое.
Алексей Романович достал из своего портфеля бутылку водки и полиэтиленовый пакет с бутербродами. Наполнил водкой три пластиковых стаканчика, один поставил перед собой, а два передал супругам. Потом протянул им два бутерброда с семгой. Женщина взяла оба, потому что у ее мужа была всего одна рука.
– Мы бы вас домой пригласили, но угостить, к сожалению, нечем, – вздохнула женщина, – я просто не думала, что все так хорошо закончится.
Торганов отвернулся, он боялся встретиться взглядом с инвалидом. А тот, выпив водку, продолжал держать в руке пустой пластиковый стаканчик и откусывал от бутерброда, который его жена держала перед ним.
– Хорошего, скажем, немного, но закончилось, и ладно, – ответил Шамин, – сложно вам, только, думаю, в Афганистане было еще хуже.
Последние слова были обращены к мужчине.
– Еще водки налейте, если можно, – попросил тот.
Алексей Романович наполнил стаканчик, который инвалид ему подставил, до самого края.
– Простите, но сколько мы вам должны? – смущаясь, обратилась к Шамину женщина. – У нас денег немного, но мы по знакомым собирали, и вот…
Она протянула адвокату конверт. Шамин открыл его и за уголки чуть вытащил несколько стодолларовых банкнот.
– Здесь три тысячи, – прошептала женщина, – если этого мало…
– Сотни достаточно.
– Сотни чего? – не поняла женщина.
Алексей Романович достал сотенную и тут же вернул конверт.
– Поехали, – сказал он Николаю.
Когда ехали по городу, Торганов только один раз решился глянуть в зеркало заднего вида. Инвалид беззвучно плакал, прикрыв лицо ладонью, а жена медленно гладила его по плечу. Перед тем как выйти из машины, она сделала попытку все-таки пригласить адвоката и его друга в гости, но Алексей Романович отказался, сославшись на дела.
Женщина внимательно посмотрела на Николая и сказала:
– Вы очень похожи на писателя Торганова.
– Это он и есть, – сказал Шамин.
– Ой-ой! Погодите! Я мигом: мы на втором этаже живем.
Она вернулась с русским изданием «Тихого ангела» и попросила сделать какую-нибудь надпись.
Торганов написал на титуле: «Юле и Валере от автора с единственным пожеланием, чтобы они любили друг друга вечно!»
Глава седьмая
– Первым погиб старший инспектор дорожной патрульной службы капитан Рудаков, – сказал Шамин после того, как они вошли в квартиру. – Убийца, видимо, знал, что капитан может запомнить если не номер, то хотя бы машину. В моей книжке было записано «ГЧ-8…». Этого оказалось достаточно. Его подловили очень просто: видимо, Рудаков хотел взять попутчика и легко подзаработать, возвращаясь в свой выходной из Москвы. Труп со следами удушения нашли в придорожных кустах через три дня после покушения на меня. При нем не оказалось ни денег, ни документов. Машину обнаружили позднее – ее сожгли. Милиция посчитала, что капитан стал жертвой ограбления. Через день после нападения на Рудакова в Москве напали на соседей Рощиных, которые возвращались из квартиры дочери. То, что нападение, как и в случае с гаишником, произошло далеко от дома, свидетельствует, что за ними специально следили и ждали только удобного случая. Иван Васильевич и Клавдия Петровна шли к станции метро по тропинке через небольшой пустырь. К ним подошли четверо. Первым же ударом в лицо сбили с ног Ивана Васильевича, потом его просто прижали к земле, но так, чтобы он видел, как избивают его жену. Иван Васильевич кричал, звал на помощь, пытался вырваться, но сил не хватило. Ему объяснили, почему бьют его жену, и посоветовали молчать. Той же ночью он скончался в больнице от обширного инфаркта. Клавдии Петровне выбили зубы, сломали челюсть, лицевую кость, несколько ребер, она потеряла зрение на один глаз, но выжила. Умерла два года назад. Потом нашли убитым отца Вовы Юркова. Он был забит до смерти, скорее всего, ломом. Поскольку в его крови было обнаружено достаточно большое содержание алкоголя, следователь, которому поручили расследовать обстоятельства убийства, посчитал, что смерть наступила от последствий пьяной драки, и вскоре сдал дело в архив. Отец Вовы пострадал за три буквы «ЮРК» из моей записной книжки. Потом настала очередь двух любителей рыбной ловли. Как их вычислили, непонятно, скорее всего, они пытались еще кого-то отвадить от своего озера. Согласно официальной версии, оба отравились суррогатной водкой, хотя, если вы помните из моего рассказа, один был подшит, а второй не употреблял из идейных соображений. Обоих нашли на берегу озера возле погасшего костра. Рядом с трупами валялся вымытый котелок и две пустых бутылки, якобы выпитых ими. Экспертиза установила наличие капель жидкости со значительным превышением метанола. Меня больше удивило другое: отдельной кучкой лежала на берегу кожура от картошки и рыбьи потроха с чешуей, а следов ухи нигде не было. То есть отравили двух человек не паленой водкой, а просто что-то добавили в котелок, который болтался над костром. Потом тот, кто сделал это, дождавшись мучительной смерти рыболовов, вылил уху где-нибудь поблизости в озеро и, ополоснув котелок, вернул его на место.
Я провалялся в больнице почти три месяца, а когда вышел, то подавать апелляцию было уже поздно. Верховный суд оставил приговор в силе, и очень скоро Татьяну Владимировну отправили в Вологодскую область в колонию с романтическим названием «Серый лебедь». Условия содержания там самые жесткие: никаких свиданий, письмо – раз в месяц, да и то при хорошем поведении. В положенный срок я отправляю ей письмо, стараюсь поддержать – рассказываю сказки о ее будущем, она делает вид, будто верит. Иногда пишет и она, но каждое письмо на полстранички: это просто слова благодарности за поддержку. Кроме меня, ей присылает письма Святослав, который учится в Англии в закрытой школе для детей богачей. Но с каждым годом пишет все реже и реже, хотя по-прежнему называет Татьяну мамой. Больше у Рощиной никого нет: бабушка ее умерла через месяц после вынесения приговора. Мы с матерью хоронили ее. Акции предприятий Михаила Юрьевича унаследовал Святослав, но до своего совершеннолетия не может ими распоряжаться – весь пакет в управлении у Людмилы Юрьевны, которая так и не вышла замуж. Она живет на севере Франции, где приобрела поместье или замок – знаю об этом из прессы. Делами от ее имени занимается созданная ею управляющая компания, которой руководят опытные менеджеры, прибыль, судя по всему, огромна. Но это деньги Светика.
