– Купил по доверенности. В бардачке находятся все документы.
– Сколько при вас наличных денег?
– В бумажнике немного: можете пересчитать, а в сумке, которую ваши люди осмотрели, было без малого шестьдесят тысяч долларов.
Деньги наверняка уже достали и пересчитали: Торганов не сомневался в этом.
– Сколько точно было денег? – спросил офицер.
– Было около шестидесяти, а сколько сейчас – не знаю.
– Что делаете в России?
– Пишу книги, встречаюсь с читателями, даю телевизионные интервью, участвую в телевизионных программах…
– Этот гад издевается над нами, – крикнул капитан, – дай-ка я ему врежу промеж ног!
Но удара не последовало. Наступило затишье. Упираясь руками в капот «Мазды» Николай наклонил голову, чтобы посмотреть, что происходит у него за спиной. Оба офицера отошли чуть в сторону и переговаривались шепотом. Тот, что задавал вопросы, заметив, что Торганов наблюдает за ними, сказал:
– Можете обернуться.
Николай выпрямился, достал из кармана платок и приложил к губам.
– Что делали в Вологде? Зачем ездили?
– По личному делу.
– Какому?
– Ездил к девушке.
– Назовите имя и фамилию, а также ее адрес.
– Не назову, так как она замужем и разводиться не собирается.
Тот, что бил Николая, встрепенулся:
– Вот ведь стерва какая! Раз разводиться не собирается, стало быть, мужик у нее нормальный, а она с американцем крутит.
– Мы сейчас проверим, какой он американец, – усмехнулся тот, кто был до этого спокоен. – А российский паспорт наверняка липовый: кто же американцу второе наше гражданство даст!
Начали возвращаться милиционеры, рядом с ними шли несколько молодых женщин. Офицер, сомневавшийся в законности получения Торгановым российского гражданства, тут же сказал трем из них:
– Ты, ты и ты. Валите домой!
Эти женщины никак не подходили под описание сбежавшей преступницы. Они были толстыми, с заплывшими от ожирения лицами.
– Че вам надо? – возмутилась одна из оставшихся. – Я специально сегодня пораньше с работы ушла: у меня свекровка дома больная лежит, а эти меня сюда притащили.
И она показала рукой на милиционеров.
– Сейчас разберемся, – сказал старший офицер.
У женщин проверили документы, потом им показали на Торганова и спросили, знают ли они этого человека. Местные жительницы покачали головами. Только одна вдруг заявила, что вроде лицо у этого парня какое-то знакомое.
– Всем можно идти, – сказал офицер, – а ты… – Он взял за локоть ту, что опознала Николая. – А ты расскажешь сейчас, где и при каких обстоятельствах видела этого человека.
– Да не видела я его никогда! Показалось, что видела. На артиста какого-то похож, вот я и подумала.
– Сейчас вместе с нами поедешь в отделение, чтобы никогда больше не думала! – крикнул женщине тот офицер, что бил Торганова.
Но женщину все же отпустили. А Торганова запихнули в милицейскую «семерку» и куда-то повезли.
Ехали, правда, недолго. Скоро оказались в каком-то городке, возле управления милиции, где Николая больше ни о чем не спрашивали, а прямиком отвели в тесную комнатку с узким окошком под самым потолком. На окошке была толстая металлическая решетка.
Глава пятая
Расставшись с Торгановым, полковник Пятаков решил на службу не спешить. Определенной ясности в том, что произошло сегодня, не было, но деньги он получил, а значит, странному писателю известно больше, чем ему самому – начальнику колонии. Хотя он не сказал Торганову все, что сообщил ему майор Клешнин, а тот доложил, что Рощину отправили без сопровождения, потому что не успели подготовить машину, да и снимать подсменных охранников с периметра тоже не было времени. К тому же…
Тут Клешнин покашлял немного и сказал, что отправили в больницу не осужденную Рощину, а ее труп. По крайней мере, об этом говорил врач «Скорой» и медсестра. Это было неприятным известием, но если это и так, то начальство, по крайней мере, будет довольно. А вот этот писатель – вряд ли: он ведь хотел получить живую Рощину, а она вроде как умерла.
Чуть позже Клешнин позвонил еще раз и доложил о том, что двум контролерам Абдуразаковой и Бородиной стало плохо – доктор определил, будто у них нарушение ритма. Только не сказал какого.
Пятакову было неинтересно слушать про женские болячки, и он решил закрыть тему.
– Съели чего-нибудь, – предположил полковник Пятаков.
– Ну, да, – согласился Клешнин, – они в камере Рощиной коробку конфет обнаружили и чаю решили попить.
– Значит, так, – приказал Пятаков. – Конфеты эти в сортир спустить, коробку сжечь. И никому ни слова.
Его заместитель был сообразительным человеком и доложил, что он все так и сделал сразу же. Дескать, и сам удивился, откуда вдруг у осужденной шоколадные конфеты. И, вообще, сначала стала загибаться доходяга Рощина, а потом две здоровенные бабищи – это наводит на кое-какие размышления. Когда отправляли Рощину, Клешнин хотел дать для сопровождения осужденной Бородину с Абдуразаковой, которые тогда могли еще передвигаться сами, но потом подумал: если они уедут, то потом выпросят у врачей больничные и целую неделю будут гулять, а людей и без того не хватает.
На этом доклад Клешнина закончился. Но кое-чего он Пятакову не сообщил. Во-первых, что, когда пришел второй медицинский «рафик», он и этим врачам ничего не сказал про отравившихся младших инспекторов по режиму. Кроме того, уже тогда решил ничего не говорить о звонке из управления по исполнению наказаний. Начальник управления поинтересовался, как обстоят дела, и вообще где сейчас находится Пятаков. Клешнин доложил, что непосредственное начальство отсутствует по причине лечения зубов, а дела, как всегда, на высоте – только одну осужденную, а именно Татьяну Рощину отправили в больницу в крайне тяжелом состоянии.
– В насколько тяжелом? – поинтересовался начальник управления.
– Боюсь, что…
Клешнин замолчал.
А начальник произнес строго:
– А ты не бойся: ты же майор. Ты правду доложи! За правду никто тебя не разжалует.
– Короче, полный… этот самый. Может, ее уже не в больницу повезли, а прямиком в морг.
– Ну, что же, – вздохнул начальник, – все под Богом ходим. Зато государству экономия – семнадцать рублей в сутки на ее питание тратить не придется.
Потом Клешнин услышал, как начальник приказал кому-то:
– Проверь, куда тело Рощиной доставили.
И телефон отключился. Поскольку в отношении начальника колонии начальник из управления не дал никаких распоряжений, майор решил об этом разговоре промолчать и ничего не сообщать Пятакову. Только доложил о нестыковке в действиях врачей.
